Серж провел Константина длинными коридорами в другую часть здания. Они шли по служебным помещениям, куда клиенты доступа не имеют, а сотрудникам делать нечего, если, конечно, они находятся на своих рабочих местах, а не слоняются по коридорам.

Константин после множества поворотов и переходов с этажа на этаж потерял ориентацию в пространстве и не смог бы точно сказать, на какую именно улицу выходит занавешенное шторами окно маленькой операционной, в которой они наконец оказались.

– Моя лаборатория, – сказал Серж с восторженным чувством, которое относилось, конечно, не к лаборатории, а к его таланту, не раз раскрывавшемуся в этой лаборатории. – Сюда никто не войдет во время операции и не помешает нам.

Серж внимательно посмотрел на Панфилова.

– Ты же не заинтересован в том, чтобы тебя здесь видели? – спросил он. – Не волнуйся, никто не узнает, что с тобой здесь произойдет.

– Я, собственно, не волнуюсь, – пожал плечами Константин. – Я однажды был твоим клиентом и доверяю твоим рукам. Они знают, что делают.

«Что делают мои руки, знаю только я, – подумал Серж. – И только я знаю, что они намерены сделать в ближайшем будущем…»

– Тебе нужно раздеться до пояса и лечь сюда, – Серж указал на нечто вроде кресла, на котором пациент мог полулежать. – Я буду готов через минуту.

И скрылся за небольшой перегородкой, из-за которой тут же послышался плеск воды.

Константин снял рубашку, опустился в странное кресло. Он был спокоен перед тем, как обрести новое лицо. Он не опасался потерять себя, изменяя свою внешность. Это все сказки для романтических экзальтированных натур, настолько неуверенных в себе, что они не могут точно сказать, существуют ли они на самом деле или это им только кажется.

Серж вышел из-за перегородки, держа руки перед собой, чтобы обсохли. Он был очень напряжен, и Константину это очень не понравилось.

«Волнуется, – отметил он. – Странно. Он таких операций переделал не один десяток. Что же он волнуется, как практикант? Что-то не так?»

Это было не подозрение, не мысль, это было звериное чутье, которым Жиган уловил опасность, исходящую от Сержа. Такие моменты бывали в его жизни – перед тем как его враг собирался нажать на курок, Жиган чувствовал, что он это сейчас сделает. Сейчас его немного сбивало то, что Сержа он никогда не относил к своим врагам.

«Серж хочет меня убить? – мелькнула мысль. – Зачем? Господи, зачем ему меня убивать?»

Константин еще раз взглянул на Сержа. Тот натягивал перчатки, нервно расправляя тонкую резину на пальцах. Руки его не дрожали, но от него исходила нервная вибрация. А может быть, Серж тут ни при чем, просто это волнуется сам Константин?

Панфилов прислушался к себе. Нет, он абсолютно спокоен. Он знает, на что идет и зачем. Он полностью отдает отчет своим мыслям и контролирует свои действия. Нет, если кто и волнуется, так это именно Серж!

– Как долго ты будешь это делать? – спросил Константин.

Его мало интересовала продолжительность операции, он хотел услышать голос Сержа.

– Не беспокойся, это не займет много времени, – ответил тот. – Но мне придется тебя зафиксировать, чтобы ты не дернулся во время операции. Всякое случается. Сейчас ты примешь наркоз и заснешь, но я могу задеть нервные окончания и мышцы сократятся сами собой. Ты же не хочешь иметь потом уродливую физиономию? Положи руки вот сюда.

Серж показал обтянутой перчаткой рукой на подлокотники кресла. Константин увидел крепкие стальные зажимы, которые могли держать руку не хуже, чем наручники. Если Серж прикует его к этому креслу, Константин окажется полностью в его руках. Впрочем, зачем ему это? Если Серж собирается убить Константина, ему нужно только положить ему на лицо маску, через которую подается газ, вызывающий наркоз. И все – Константин в его власти.

«Он страхуется! – понял Константин. – Он боится, что что-нибудь у него сорвется и я не потеряю сознания. Поэтому страхуется. Он боится меня убивать. Это – его первый раз. Ему прежде не приходилось убивать людей, вот он и волнуется. И допускает ошибки».

Константин опустил левую руку на подлокотник. Серж защелкнул зажим. Он сделал это чуть быстрее, чем следовало, и Константин понял, что не ошибся относительно намерений Ефремова.

Он не спешил класть на подлокотник правую руку.

– Ну! – нервно сказал Серж. – Что же ты медлишь? Время уходит.

– А куда нам с тобой торопиться? – спросил Константин, и Серж тут же сделал шаг назад. – Времени у нас навалом.

Ефремов был бледен. Лоб покрыли капли пота, словно он только что закончил очень сложную операцию, которая длилась несколько часов.

– Так ты хочешь меня убить? – в лоб спросил его Константин. – Неожиданное желание. Можешь мне объяснить – зачем?

Но Серж не намерен был разговаривать. Он сунул руку в карман, и в руке его блеснул скальпель. У него все же был шанс убить Константина, за руку прикованного к операционному креслу.

Достаточно сделать резкий выпад и попасть скальпелем в лицо. Почему именно туда, Серж не смог бы объяснить. Но для него самым главным в человеке было лицо. Если его порезать, человек перестает быть человеком, превращается в безликий уродливый кусок мяса. Жизнь человека сосредоточена в его лице.

Но Серж переоценил свои силы. Убить человека оказалось искусством, которым он не владел. Что-то помешало ему двигаться быстро и точно, как двигались гладиаторы на римских аренах или как движется матадор, убивающий быка. Может быть, сказалось отсутствие опыта, а может быть, в самый решающий момент, когда его рука должна была превратиться в разящий безжалостный снаряд, в мозгу его мелькнула мысль о том, что это лицо он сделал сам, что это одно из лучших его творений.

Константин дернул головой. Скальпель вонзился в обшивку кресла.

Следующее движение Жиган совершил бессознательно, только потому, что у него выработался рефлекс, который четко срабатывал на нападение. Тебя пытаются убить – убивай сам! Иначе умрешь!

Его правая рука встретила голову Сержа в тот момент, когда тот наносил удар. Мгновенно отвердевший, превратившийся в орудие убийства указательный палец вонзился в глаз Ефремова, и Константин почувствовал, как в его руку уперся потный лоб Сержа.

Ефремов задергался, пытаясь освободиться от руки Константина, но его движения были неконтролируемыми, конвульсивными. Палец Константина вошел в мозг и нарушил двигательные центры.

Сделав резкое движение рукой, Константин оттолкнул от себя начавшего оседать Ефремова, и тот упал на пол рядом с креслом.

– Мерзость! – сказал он брезгливо. – Зачем ты хотел меня убить? Это можно было объяснить?

Его больше всего расстроило то, что Серж так и не сказал ничего, умер, не открыв ему, зачем нужна была смерть Панфилова. Теперь эта смерть встанет в один ряд со многими смертями, которых Константин не мог понять. Люди, которые оказывались рядом с ним, умирали, хотя он не хотел причинять им зла. Изменить это было не в его силах.