взаимной любви и бесконечной нежности. Только сейчас отец перебирал ее волосы, как будто избавляя их от слоя напастей. Он смотрел в ее горящие от сухости глаза с бесконечной жалостью. Они оба принимали новую реальность: он по-прежнему готов помогать своей Лере во всем, но знает, что у него не получится главное. Он не вернет ей потерянную любовь мужа, пусть даже она и была придуманной. И он не спасет ее от оскорблений, обвинений и всего, что ее ждет.

От ужина папа отказался, попросил только чашку черного кофе. Сказал, что до утра не останется, не хочет, чтобы Стелла волновалась. Он обещал ей приехать рано.

Они сидели за кухонным столом, чувствовали себя такими же родными, как всегда, даже острее это ощущали. Но они долго не говорили. Они не задавали друг другу прямых вопросов из опасения услышать прямые ответы. Наверное, растягивали время, когда еще все может оказаться не настолько ужасным, как кажется.

И вдруг отец произнес:

— Мать тебе никогда ничего не говорила о нашей с ней жизни? Не отвечай, не нужно. Ты умная, ты и сама все видела. Да, я делаю все, чтобы она была со мной счастливее, чем с кем бы то ни было еще… Но, конечно, бывает всякое… И Стелла терпит. Именно потому, что ей со мной лучше, чем с кем бы то ни было, как она решила. Я к тому, что два человека разной крови никогда не становятся одним целым после штампа в паспорте, какие бы сказки ни писали в книжках и ни показывали в кино. С этой правдой и стоит жить.

— Папа, ты тоже думаешь, как все, что я — чудовище?

— А ты? Ты думаешь, что я чудовище? Я часто принимаю подобные обвинения и не ищу для себя оправданий. Разве что: с волками жить… Но, Лера, зачем же ты совершаешь такие глупые поступки, которые потом смакуют все кому не лень.

— Ты о чем?

— Зачем ты отбираешь у мужа зарплату, да еще на виду у всех? Вы что, голодаете без его жалких денег? Вам грозит улица?

— Боже! Папа, это тебе Илья рассказал? Я только сейчас сообразила, как люди способны такое понять… Это Влад предложил! Он сказал, что будет переводить мне часть зарплаты каждые две недели, чтобы я сама это вносила на счет Артема, который мы открыли для образования ребенка. А я… Дура я дура… Мне очень захотелось, чтобы все эти проклятые люди, все зеваки из их холдинга, которые, конечно, на стороне этой потаскушки… Я хотела, чтобы они видели, как он продолжает заботиться о нас, о сыне. И просила, чтобы он мне перебрасывал на карту прямо на месте, там, где они все увидят. Я заметила, что он сначала перевел половину, потом все больше и больше… И сделала вид, что не заметила. Мне показалось, он так признается нам в привязанности, в остатках преданности. Что ему так легче. И откуда я знаю, может, Влад еще где-то подрабатывает. Я не грабила его, папа!

— Да верю, конечно…Черт, на самом деле: дурочка ты моя. То есть получается, что ты ждешь, когда он к тебе вернется. Что он тебе нужен живым, грубо говоря. А ведь даже я сомневался. Послушай меня, Лера. Мне серьезные информаторы сообщили, что люди из его конторы наняли частного детектива для расследования нападений на Владислава. И что после первого нападения Влад отказался от расследования, потому что допускал, что это мы с тобой — заказчики. Сейчас он отказаться не в состоянии, потому его люди торопятся.

— Ой, мне плохо.

— Подожди, не падай в обморок. Я хочу попробовать одну вещь. Но твое участие необходимо. Я хочу выйти на этого детектива и попросить его встретиться с тобой. Ты сможешь быть совершенно, до конца откровенной с ним? Так, чтобы ответить на самые ужасные вопросы и рассказать о нас самые некрасивые вещи?

— А зачем такое рассказывать?

— Чтобы снять обвинения в покушении на убийство, умница ты моя нелепая. Ты перемудрила и переиграла сама себя. Тебя теперь ненавидит куча незнакомых людей. Мать от этого уже совершенно спятила. Она купила бинокль и рассматривает в него из окна прохожих на улице. Ей все кажутся сыщиками или стукачами. Короче, или ты соглашаешься все объяснить детективу, или я именно сейчас ошибаюсь в тебе. И нам на самом деле нужно не открываться в своих самых неоднозначных намерениях, а все скрывать и прятать напрочь. Убирать вместе с посвященными. И в этом, втором, случае признайся во всем только мне. И помни главное: я при любом раскладе все приму. И встану рядом, как всегда.

— Понимаю, папа, — произнесла Валерия. — Договаривайся с ним. Можешь присутствовать. Только, пожалуйста, без твоих штучек: не надо пытаться его перекупить. Пусть продолжает работать на друзей Влада и защитников этой… Я скажу правду. Если это настоящий профи, он поймет. И может проверять.

…Через неделю шофер привез Валерию в квартиру по незнакомому адресу. Там уже был отец. Валерия прошлась по небольшой, но достаточно комфортабельной и обжитой квартире и по многим мелочам поняла, что это и есть одна их «хат» папы, о которых она нередко читала в сети. То, что папа открывает детективу и этот свой секрет Полишинеля, можно считать началом их откровений, в том числе и самых неприятных.

Отец уже по-хозяйски варил кофе, когда охранник привел высокого блондина с синими и, как показалось, Валерии, наглыми глазами. Страшно себе представить, что ему о них наговорили и как он их презирает.

Но, вопреки опасениям и страхам Валерии, разговор начался спокойно. Собеседник показался разумным и понимающим. Временами она даже увлекалась и говорила то, что потом ей покажется точно лишним… Но в синих внимательных глазах она даже в эти моменты не видела ни омерзения от ее порочности, ни радости от того, что она спалилась.

Беседа длилась не один час. Наконец Кольцов заключил:

— Надеюсь, мы пообщались плодотворно. Разумеется, мне придется многое проверить, буду благодарен за движение навстречу.

— Конечно, — сказал Федулов. — Вы получите от моего помощника необходимые документы, доступ к нашим счетам и переводам, информацию об адресатах платежей. То же самое с личными компами и смартфонами. Обещаю не чистить. Взламывать ничего не придется. Шутка. Сейчас меня интересует главное: моя дочь донесла до вас свою позицию? Ее роль во всей это истории понятна? Она не мститель. Она — жертва.

— Где-то так, конечно, — мягко произнес Кольцов. — Если честно, я ни в одной истории не встречал категорически НЕ жертв. Даже