Только ввязываться в сражение с русами без согласия на то самого хана тархану никак нельзя, да и силёнок маловато, ибо у Аскольда под рукой, по словам колдуна-перебежчика, более двух тысяч хорошо вооружённых ратников. А вот пощипать их при отходе можно: и просьбу Игили, которую жупан-тархан очень любил, исполнит, и люди его отвлекутся от повседневных забот, которых всегда невпроворот. Пограбят чужое, приобретут себе кое-что, глядишь, и успокоятся... Уже давно ни с кем не воевал жупан-тархан. Люди и обнищали... Имеют лишь доходы от того, что даёт земля да скот. А ведь простому человеку, кроме прямых налогов (юртнина, волоберщина, кошарщина[84]), нужно ещё платить десетк — десятинный, который взимался со всего: с зерна, бузы и других хмельных напитков, продуктов питания, сена, со свиней, овец, пчёл, верблюдов, лошадей, домашней птицы... А ещё донимали труженика налоги косвенные: ввозные пошлины (кумерк), сборы за пользование рынком (тожина), переправой (броднина) и десятки всяких штрафов, из которых самый распространённый — ботка: за потраву чужого пастбища. Попробуй угляди за голодным скотом!

А если и захочешь уклониться от налога или штрафа, то сделать сие не удастся, ибо собирался каждый налог или штраф по отдельности определёнными лицами. Тут и десаткари — сборщики одной десятой части свиней, овец, пчелиного мёда и так далее; побирчии — сборщики дани; глобари — сборщики штрафов; митари — таможенные сборщики.

«Народ ропщет, поэтому и на руку, что появилось чужое войско... Хорошо для наживы... А колдун наведёт нас. Только надо будет для этого выбрать удобную зорьку — или утреннюю, или вечернюю... Так велит нам наш великий бог Тангра! Вот почему мы, булгары, и начинаем всегда сражение или ранним утром, или поздним вечером. И таковой обычай свято чтут и наши братья, давным-давно ушедшие во главе с Аспарухом к Дунаю. Два рода тогда он увёл под напором хазар — Угаин и Вокил. Сам Аспарух был из рода Угаин, и Тангра повелел считать его, как и оставшийся на Итиле род Батбая, ханским. И никто не вправе попирать небесные законы нашего бога... Лишь однажды они были нарушены: болярин Кормисош насильственно захватил трон у потомков Аспаруха. После этого только за пять лет сменилось пять ханов. И все они умерли не своей смертью... Хорошо, что в наших степях всё тихо. Потомки Батбая правят до сих пор, и я, жупан-тархан, являюсь их побочной ветвью. И слава нашему роду, и слава великому богу Тангра», — с радостью в сердце раздумывал булгарский племенной князь.

Просыпаешься в походной палатке мгновенно, сразу навастривая ухо. Не как в тереме — потягиваясь и зевая. И из птиц сразу слышишь здесь раннего жаворонка: ещё сумеречно, а его песня уже разливается над степью. А там, дома, утренняя зорька начинается с залихватской трели соловья в кустах и беготни дворовых, которые как бы ни старались соблюдать тишину, но чем-нибудь её обязательно нарушат: стуком бадьи о деревянный угол клети, звоном нечаянно уроненной оглобли, громким словом, непроизвольно вырвавшимся из чьих-то уст... А то вдруг раздадутся сонные вскрики дочерей из детской горницы. «Как они там?.. — подумал Аскольд. — Видимо, не скоро увижу их... Сфандра в Киев теперь не поедет, знает, что там её ожидает топор ката. Послал я за ней гонцов, да ни с чем вернулись... Брат Сфандры, царь Мадин, так просто не отдаст её. Ведьма... Она и есть ведьма! Господи, прости грехи наши тяжкие».

Князь откинул полог палатки, поздоровался со стоящими на карауле рындами. Оба рослые, с обнажёнными до плеч крупными мускулистыми руками, в овчинных кожухах, наброшенных на голые спины и плечи, с широкими поясами, за которые заткнуты по два кинжала. Пробуждение князя рынды почувствовали сразу: как только он открыл глаза и пошевелился, насторожились, поэтому на приветствие его лишь кивнули. Аскольд воспринял сие как должное, ибо понимал, что внимание их не должно отвлекаться. «Хороших охранников дал мне Янь», — снова подумал князь и стал ждать появления грека, чтобы помолиться с ним, преклонив колени перед висевшим в изголовье образом Христа Спасителя.

Рындам лишь недавно стало известно, что старший киевский князь принял крещение, что он теперь имеет только одну жену, верен ей и в походе не пользуется, как другие боилы-язычники, услугами красивых рабынь или пленниц. Да и воинские начальники, которые и окрестились, тоже не брезгуют их ласками... Палатка старшего дружины Ладомира стоит неподалёку, и его раннее утро начинается, как правило, с привычных поочерёдных сладострастных стонов и вскрикиваний двух, а то и трёх женщин. Жеребец! Рынды, слышавшие всё это, начинают тогда подмигивать друг другу, беззвучно смеяться, поднося то и дело к губам сжатые в кулаки ладони... У них у самих в палатке живут готовые откликнуться на ласки в любое время дня и ночи несколько невольниц — мордовки и буртаски, которых успели прихватить по пути сюда. И стоит лишь рындам смениться, как они тоже покажут себя во всей красе мужской силы!

Но общаться с женщинами разрешают, когда стоишь на привале. Как только проиграют походные трубы, утешительницы в момент отсылаются в обоз. Куда они потом деваются, никто из ратников уже не спрашивает, — набирают новых. Для следующего привала! А после звука трубы войско живёт строго по воинским законам, подчиняясь ещё и суровой воле начальников, воеводы. И князя, разумеется!

Аскольду и Кевкамену подали коней (утренничать они будут позже), и они в сопровождении телохранителей, которые плотно их опекали, тронулись к берегу реки. Через некоторое время к ним присоединился Вышата на своём Мышастике.

Воевода увидел тесную охрану из рынд и сразу подумал, что это, видимо, не по душе Аскольду, но промолчал, лишь усмехнулся краешками губ. Князь понял его, отозвал в сторону:

— Вышата, ты бы как-то по-другому устроил мою охрану... Шагу свободно не дают ступить.

— А я-то при чём здесь, княже?! — радостно воскликнул умный боил. — Это дело рук Ставра, старшего над рындами, коим, напоминаю, был до того Тур. Аль забыл?..

— Ладно... Помолчи... Вижу конный разъезд. Что-то мне доложат?..

Подскакав, спрыгнул с белой стройной кобылицы начальник разъезда.

— Княже, — сказал он, — на том берегу всё спокойно. Перед самым рассветом, правда, видели в окружении тургаудов какого-то важного господина. По белым перьям на тюрбане определили, что это был сам племенной князь — жупан-тархан.

— Чего ему нужно?.. Сам, говоришь, был?.. — задумчиво переспросил Вышата. — Хорошо, наблюдайте дальше.

Красавица кобылица, ответив на сдержанное ржание Мышастика, резво унесла начальника разъезда на вершину холма, из-за которого поднимался краешек могучего светила. И стало видно со стороны, как в его красных лучах будто растворились лошади и всадники, лишь их тёмные контуры дрожали, возвышаясь на холме.

— Что ты думаешь о посещении жупана-тархана в такую рань? — обратился к воеводе князь.

— Скажу, что неспроста он был... А не мыслит ли напасть на нас?