— Нет ещё.

— Я вам говорю подходят: вон, видите, чёрная полоса — это берег, а вон силуэты наших лодок.

— Вижу.

Всё продолжает безмолвствовать в глубоком сне.

— Что же они?

— Видно, не ждут.

Не верилось такому счастью.

— Подплыли.

— Да-да, вот.

Молчок.

Вдруг белый дымок вспыхнул в чёрной дали; раздался выстрел из ружья.

Молчок.

— Первая, — сказал кто-то на нашем берегу.

Несколько солдат перекрестилось.

Ещё выстрел.

Опять молчок.

Третий выстрел, четвёртый, пятый.

Но выстрелы все одиночные. Ясно было слышно, что то был огонь сторожевых турецких часовых, на которые наши не отвечали; он поддерживался всё время, но звучал жиденькою ниточкою.

Очевидно стало, что на берегу турецкой армии нет.

Вот завизжал турецкий рожок.

Минуты идут за минутами: видно, что наши высаживаются, прибыв приблизительно к тому месту, которое генералом Драгомировым было выбрано для десанта.

Четверть часа спустя смотрят — лодки возвращаются.

Первая пристала.

— Ну что?

— Слава Богу, благополучно, — докладывает солдатик.

— Наши не стреляли?

— Никак нет-с, ваше превосходительство, подскочил было к ним один турка, его так живьём на штыки и взяли, потому шуметь не приказано было...

Второй рейс велел начать генерал.

И тут вдруг раздаются уже выстрелы всё чаще и чаще; нить густеет.

И когда последние лодки первого отряда стали прибывать к берегу, берег покрываться стал прибегавшими турками.

Масса выстрелов осветила берег, точно тысячами огней.

Генерал Драгомиров просит у генерала Радецкого разрешения отправиться на тот берег.

Генерал разрешил. Это было в конце второго рейса, в четвёртом часу утра.

В лодку сели М.И. Драгомиров, Скобелев 2-й, штаб начальника дивизии и прибывшие от главнокомандующего адъютанты.

Едва отчалили, как лодку стали осыпать пулями со всех сторон, то в воду, то в борт лодки, а в лодку не попадает.

Все уцелели.

Но увы, не всем так повезло.

Во втором рейсе пришлось увидеть глубоко поразившую всех картину. С трёх наших понтонов раздались выстрелы вверх, потом тихо пошли они ко дну.

То был последний салют погибавших молодцов Минского полка! Вечная и славная им память. Понтоны были пробиты турецкими выстрелами.

Переехали благополучно. Берег уже наш. Высадка происходила несколько правее назначенного места, у Текир-Дере.

Бой кипел во всём разгаре.

Войска турецкие, как оказалось, после первых аванпостных выстрелов с необычайною быстротою собрались на берегу, прибежав из лагеря, отстоявшего от места высадки в вёрстах четырёх.

Бой шёл по всей местности от берега вплоть до Систовских высот.

Наши дрались с ожесточением, турки тоже, хотя много земли уже было у них отнято.

Генерал Драгомиров, осмотрев всё, что происходило вокруг него, и уяснив себе, насколько это было возможно в страшном дыму и в утреннем тумане, положение, остался как будто недоволен...

— Ничего не разберёшь, лезут, лезут...

Скобелев был рядом с ним; оба они были пешком.

В раздумье и молча глядел М.И. Драгомиров; тоска опять начинала мучить.

Тут как раз раздаётся голос Скобелева:

— Ну, Михаил Иванович, поздравляю.

Генерал взглянул на него с удивлением и видит, как лицо Скобелева горело каким-то особенным выражением, не то радости, не то страсти.

— С чем? — спросил М.И. Драгомиров.

— С победою, твои молодцы одолели...

В это время пришла радостная для всех весть, что прибыл пароход «Аннета» с двумя буксируемыми баржами для перевозки войск. Пароход вели моряки Гвардейского экипажа. Высадка пошла деятельнее.

В восьмом часу картина боя стала уясняться. Турки, видимо, отступали со всех сторон.

Около девяти часов утра турки отступили повсюду. Дело могло считаться блистательно конченным. Четвёртая стрелковая бригада и вторая бригада 14-й дивизии владели уже главными высотами...

Всем войскам было велено укрепиться на взятых ими у турок позициях. Преследовать турок далее генерал Драгомиров признал безусловно ненужным...»

* * *

С началом переправы император Александр II с главнокомандующим прибыли на прибрежный курган, который был уже оцеплен сотней донцов лейб-гвардии Казачьего полка. Здесь государь увидел на вершине холма неразорвавшийся турецкий снаряд. Спросил командира полка:

— Откуда достали?

— С Турно казачий разъезд сотника Полушкина привёз, ваше императорское величество.

В разговор вмешался великий князь:

— Разряжен ли он? — спросил с беспокойством.

— Никак нет, ваше высочество, — ответил за полкового командира сотник Полушкин.

— Ну так, брат, убери тогда его, — приказал главнокомандующий.

Казачий сотник, доставивший от батареи на дунайском берегу трофей, смутился. Видя это, император, улыбаясь, сказал:

— Пусть лежит тут, на холме. Осматривать тот берег он нам не помешает.

Николай Николаевич-Старший, однако, стал настаивать:

— Ваше величество, на войне и палка порой стреляет. Пусть сотник отнесёт свой трофей на сотню шагов от наблюдательного пункта. Хоть немного подальше.

Наконец Александр II согласился с увещеваниями и сказал казачьему офицеру:

— Коли главнокомандующий приказал, надо и мне ему подчиняться. Бери, сотник, этого турка и неси под холм. Да смотри, носком поставь его на землю там, где кони не топчутся.

— Слушаюсь, ваше величество! — Сотник Полушкин взялся за тяжёлую чугунную гранату, прилетевшую на румынский берег с турецкой батареи.

В императорской свите после окончания такого разговора невольно заулыбались. Всем думалось: