нее за спиной, когда она бросает новую форму на пол, а другая ее рука присоединяется к первой за ее спиной.

— Я принесла тебе свежую одежду.

Тон ее голоса кажется более мрачным, а темнота комнаты не позволяет мне видеть ее лицо, чтобы понять, действительно ли я слышу слезы.

Я поднимаюсь с кровати, но резко останавливаюсь, когда Валдис крепко сжимает мою руку. Поворачиваясь, я позволяю ему провести ладонью по моему подбородку и поцеловать меня. Когда я отстраняюсь, я замечаю, что его взгляд устремлен на Медузу. Настороженный. Недоверчивый.

Возможно, смертельный.

— Я увижу тебя снова, — шепчу я, предлагая еще один поцелуй в его заросшую щетиной щеку, и его глаза снова устремлены на меня, когда я поднимаюсь с кровати.

Подложив руку под голову, он, кажется, получает некоторое удовольствие, наблюдая, как я одеваюсь, как будто Медузы даже нет в комнате. Он улыбается, бросая лоскуток моей бывшей формы на пол.

Я прячу улыбку, натягивая штаны, вспоминая, как всего несколько часов назад он сорвал их.

Выходя вслед за Медузой из его камеры, я оглядываюсь на Валдиса, растянувшегося на кровати, бесстыдно выставленного напоказ. Я бы все отдала, чтобы снова подползти к нему.

Оказавшись за дверью, я жду, что Медуза, как всегда, возьмет инициативу в свои руки, но вместо этого она подталкивает меня вперед. Нахмурившись, я делаю шаг вперед, и, если я не ошибаюсь, уголки ее глаз покраснели, как будто она не сомкнула глаз.

— Все в порядке? Спрашиваю я, когда мы заходим в лифт, и она встает передо мной.

— Конечно. Ее голос ровный, но тише, чем обычно, и я не могу представить, что ее беспокоит.

— Спасибо тебе за то, что ты сделала прошлой ночью. Мне было так больно, я… Мои слова обрываются, когда в отражении стены лифта я замечаю ее скрещенные руки и ничего, кроме повязки на том месте, где должна была быть ее правая кисть.

— Элспет?

Она шмыгает носом и прочищает горло, но не потрудилась обернуться или признать, что я это видела.

— Это была… моя вина? Слезы наворачиваются на мои глаза, когда я оглядываюсь на последствия ее великодушия. В этом месте нет ни великодушия, ни сострадания. Его окутывает затяжное облако ненависти, которое душит любую крупицу человечности или порядочности.

— Мне так жаль.

— Это моих рук дело. Я больше так не буду. Ее слова короткие и холодные, возможно, так не должно быть, но в этом климате нет ни мягкости, ни прощения.

— К счастью, они смогли переключить механизм блокировки на мой левый отпечаток.

Склоняя голову, я позволяю себе утонуть в чувстве вины, потому что, несмотря на то, что она говорит, я сделала это. Я причина, по которой они наказали ее. В моем эгоистичном желании увидеть Валдис и получить от нее утешение, я подвергла ее риску.

— Пожалуйста, прости меня, — шепчу я, не в силах поднять на нее взгляд.

— Мне нечего прощать. Роботизированный тон ее голоса говорит об обратном, как будто она провела ночь, репетируя эти самые слова снова и снова в своей голове.

Когда двери лифта раздвигаются, вместо того, чтобы пропустить меня вперед, к казармам, она направляет меня налево, к кабинету доктора Эрикссона.

Глава 25

— Я надеюсь, вы чувствуете себя лучше этим утром. Губы доктора Эрикссона растягиваются в злобной улыбке, когда он переводит свое внимание с Медузы на меня, очевидно, не тронутый видом ее культи. Он, несомненно, наблюдал за мной и Валдисом на камеру, возможно, перематывая запись на определенные моменты нашего совместного времяпрепровождения, чтобы изучить ее поближе.

Опускаю взгляд на свои колени, что дает небольшую отсрочку от необходимости смотреть на его несчастное лицо.

— Да.

— Фантастика. Мы не хотим, чтобы вас тошнило из-за сегодняшних событий.

— Какие события? Меня не особенно волнует, что у него на уме, мои мысли крутятся вокруг изображений охранников, вынужденных держать руку Медузы достаточно туго, чтобы в нее мог попасть клинок.

— Ты будешь присутствовать на тренировке для Альф.

Плотно сдвинув брови, я, наконец, поднимаю на него взгляд.

— Тренировки?

— Да, важно проверить их силу, выносливость, сосредоточенность. Один промах означает смерть и может стоить значительного количества ценных жизней.

Интересно, что он считает ценной жизнью. Конечно, ни один из предметов, которыми он тыкал и разрезал на части. И, несмотря на важность Альф, я очень сомневаюсь, что он также придает большое значение их жизням.

— Я устала от игр. Просто скажи мне, что происходит.

— Я мог бы объяснить, но что было бы забавного, когда я могу показать тебе? Губы растягиваются шире, он тянется ко мне, щелкая пальцами.

— Пойдем, я подозреваю, что они почти готовы.

Поляна на огороженной части территории больницы — это то, что все называют Ямой. Не то чтобы кто-то из остальных в основной части больницы видел этот скрытый участок двора, но почти каждый слышал истории о драках, которые здесь происходят. Жестокие бои, в которых уходит только один соперник. Я знаю это, потому что слышала как охранники обменивали сигареты или алкоголь, на ставки.

Стулья выстраиваются по периметру, который отгорожен забором, как клетка. Мы входим через дверь, которая, как я полагаю, является единственным выходом, если сражающиеся в партере достаточно амбициозны, чтобы напасть на аудиторию.

Доктор Эрикссон занимает место прямо в середине ряда, жестом приглашая нас с Медузой сесть рядом с ним. На поле за забором я замечаю Валдиса без шлема, застегивающего кожаные манжеты, которые простираются от основания кисти до локтя. Что-то вроде кожаного жилета прикрывает его грудь, делая плечи массивными. В тот момент, когда его глаза находят меня, мне приходится спрятать улыбку, опасаясь, что доктор Эрикссон заметит и сделает что-нибудь жестокое.

По ту сторону ямы Титус и Кадмус растянулись на скамейке, Кадмус откинул голову назад, как будто греется на жаре, подобно ящерице. Когда он наклоняет голову вперед, не сводя с меня глаз, в его улыбке сквозит самодовольство, своего рода понимающая усмешка, и когда он проводит пальцами по подбородку, как будто потирая нижнюю часть носа, я вздрагиваю при упоминании о вчерашнем дне, когда его пальцы были у меня в трусиках.

К счастью, Валдис, кажется, не замечает его тонких жестов. Это, или ему все равно, когда он встает, отводя плечи назад, руки согнуты в массивные шнуры из чистого железа.

При виде него мои ноги сводятся вместе, и мне приходится прижать тыльную сторону ладоней к внезапной боли между бедрами.

Я поворачиваюсь, чтобы увидеть пристальный взгляд доктора Эрикссона, и прочищаю горло, ерзая на своем стуле.

— Я представляю, как волнующе видеть Валдиса таким. Нет ничего лучше, чем наблюдать за сильным, выносливым самцом, готовящимся к убийству.

— Какое убийство? Я не могу представить, что он пожертвовал бы двумя Альфами ради тренировки, так