отмыть витрину. За день Герти заработал несколько шиллингов и солнечный удар, после чего был вынужден оставить и это ремесло, не сделав в нем заметной карьеры.

Иных источников дохода он придумать не мог. Оставалась возможность просить милостыню, но против этого уже восставало все его естество.

В тот день, когда Герти истратил свой последний пенни, календарь показывал третье мая тысяча восемьсот девяносто шестого года.

֎ ֎ ֎

Мистер Иггис стал его навязчивой мыслью, его idée fixe[1]. Герти осознавал всю нелепость этой идеи, но ничего поделать с нею не мог. Стоило ему о чем-то задуматься, даже о самом насущном, через какое-то время он обнаруживал, что снова размышляет о жильце из семнадцатого номера. Мысли его липли к этому странному человеку, как железные опилки к магниту.

«Что за вздор! – сердился Герти, отвешивая самому себе чувствительный подзатыльник, - Да ты, приятель, совсем помешался на этом Иггисе. Выбрось его из головы. Он чудак, но и только. А тебе бы не худо придумать, как эту самую голову спасти…».

Но мысль эта была сильнее него. Она подтачивала его разум, как червь подтачивает прочное здоровое дерево, увлекала, делала невозможным сосредоточение на всем прочем.

Мало того, личность мистера Иггиса день ото дня становилась только загадочнее.

Однажды случилось нечто непредвиденное. Герти провел полчаса у двери своего номера, чтоб выгадать нужный момент и оказаться на лестнице в ту самую минуту, когда мистер Иггис начнет подниматься к себе. Просто невинная и случайная встреча на лестнице двух соседей. Иного способа увидеть странного жильца семнадцатого номера у Герти уже не было. Заметив его в ресторане, мистер Иггис молча забирал газету и, оставив недопитый кофе, удалялся. Чувствуя себя объектом чужого пристального внимания, он совершал то, что обычно совершает моллюск, а именно прятался в свою привычную раковину.

Однако в этот раз невинная встреча обернулась конфузом, как минимум, для самого Герти. Спускаясь по лестнице, навстречу костюму в мелкую серую полоску, он внезапно оступился. То ли сказалось излишне-напряженное состояние нервов, то ли ослабело от недоедания тело... Как бы то ни было, Герти успел лишь вскрикнуть, прежде чем покатился кувырком по ступеням прямо на мистера Иггиса.

Встреча обещала иметь самые нелепые, а то и трагические последствия. Хоть мистер Иггис и был на полголовы выше Герти, телосложение он имел не очень плотное, скорее, субтильное. Герти же, хоть и оставил в Новом Бангоре добрых двадцать фунтов[2] своего веса, представлял собой серьезную опасность, особенно катясь с изрядным ускорением.

Но катастрофы не последовало.

Герти крякнул, врезавшись в оказавшееся у него на пути препятствие, оказавшееся столь монументальным и тяжелым, что мгновенно остановило его неконтролируемый спуск. Открыв глаза, Герти обнаружил что препятствием является сам мистер Иггис.

Каким-то образом он ухватил Герти за предплечье и мгновенно его остановил, сам при этом не сместившись ни на шаг, и не утратив равновесия. Хватка у него была стальная, Герти ощутил это в полной мере, невыразительные бледные пальцы мистера Иггиса на поверку оказались прочны, как каленые гвозди. Не будь Герти так изумлен этим неожиданным обстоятельством, он бы скривился от боли. Впрочем, продолжалось это лишь секунду или немногим больше. Стальная хватка мистера Иггиса ослабла, сделавшись вполне обычной. Мутные рыбки его глаз за тяжелыми стеклами сделали пару резких движений и остановились на Герти, равнодушно его созерцая.

- Будьте осторожны с акробатическими номерами, мистер, - сказал мистер Иггис хрипло, совершенно не вкладывая чувств в эти слова, - Так и шею немудрено сломать.

Выпустив Герти, он поднялся в свой номер и лязгнул замком. Герти же еще долго находился в замешательстве. Мистер Иггис отнюдь не походил на атлета, однако же силы в его руках оказалось гораздо больше, чем можно было предположить по внешнему виду.

«У этого парня прямо-таки железная рука, - подумал Герти, потирая пострадавшее предплечье, - Только вот костюм сшит не совсем из бархата[3]».

Мысль Герти мгновенно набрала скорость подобно скоростному бензиновому автомобилю. Что, если мистер Иггис – атлет, путешествующий инкогнито? Например, известный цирковой силач или признанный борец. Вот откуда вся эта таинственность, вот откуда чужое имя и вымышленная биография! Да и таинственное появление мистера Иггиса в Новом Бангоре делается вполне объяснимо, он просто сменил фальшивую личину…

Этой теории хватило Герти, чтобы занять себя на два или три часа, после чего он вынужден был ее отбросить, как кошка потрепанную, но так и не съеденную мышь. Легко можно представить звезду инкогнито где-нибудь в Париже. Или, скажем, в Берлине. Хотя бы и в Петербурге. Но в Новом Бангоре, в этом медвежьем углу посреди Тихого океана?.. Мыслимо ли? Ну ладно, допустим, что какой-нибудь прославленный силач и атлет устал от гула городов и смрадных угольных выхлопов фабрик, решив провести с месяц где-нибудь подальше от цивилизации… Не клеится, вынужден был признать Герти. Совершенно невозможно представить себе человека, круглосуточно наслаждающегося отсутствием цивилизации в тесном номере захудалой гостиницы.

«Какой-то он неестественный, - размышлял Герти той же ночью, тщетно пытаясь заснуть на теплом, пропитанном потом, постельном белье, - Какой-то… Как будто он какой-то искусственный, этот Иггис. И не поймешь сразу, отчего. Как если бы… если бы… Например, как если бы какая-нибудь глубоководная рыба, никогда не видевшая света, попыталась бы сшить куклу в форме человека из лоскутов… Вроде и человек получился, две руки, две ноги, а все-таки какой-то неправильный, пустой, искусственный… Рыба… Рыба…»

Затем Герти провалился в сон, липкий и податливый, как свежая могила.

Снилось ему что-то дрянное, муторное. Снилось, что Шарпер и мистер Беллигейл, оба огромные и клокочущие, сверкают огненными глазами и кричат: «Вот он где, самозванец! Хотел служить в Канцелярии? Полковником назвался? Так будешь служить!..»

Чьи-то руки чудовищной силы схватили его со всех сторон и сдавили так, что треснули кости. Мистер Беллигейл, гибкий как кошка, вскочил ему на грудь, мгновенно распорол ножницами грудину и стал запихивать внутрь Герти горсти никелированных пружинок и латунных, светящихся старым янтарем, шестеренок. Какие-то поршни, валы, шатуны…

Герти кричал и извивался, но поделать ничего не мог. Мистер Шарпер схватил его за голову и мгновенно откинул крышку черепа, словно тот был всего лишь