— А кто за ней сейчас ухаживает?

— Ее дочь, сестра моего бывшего. Я уговорила ее это время у нас пожить. В конце концов, это же ее родная мать! Не говоря уж о том, что мама Таня в свое время ради дочери разменяла квартиру, так что Верочка обязана ей своим жильем, а мы оказались в однокомнатной.

— Втроем? — посочувствовала я.

— Ну, да. А раньше жил еще и бывший. Правда, комната большая, и мы сделали капитальную перегородку, но все равно. Слава богу, зато бывший не может ничего у нас оттяпать. Живет у своей нынешней. У нее с жильем хорошо, двухкомнатная, но прописывать она его не прописывает. Прописан он все еще у нас.

— А почему он не возьмет свою маму к себе?

Вроде и неловко интересоваться, а вырвалось.

— Ну… все мужики сволочи, это известно. Женился на молодой мамзели, ей и гостей позвать надо, и в ресторан сходить, а при полупарализованном человеке разве ж это получится? Бывший мне сразу сказал: не имею, мол, права взваливать на бедную Светочку такую обузу. Она такая юная, такая нежная, где ж ей каждый день подмывать старую женщину? Она не для того создана природой. А я, видимо, для того. Я уже не юная и не нежная.

У меня закипело в душе, и я гневно заявила:

— Совести у него нет, вот что!

— Ну, — пожала плечами Лида, — в чем-то он и прав. Ну, спихнула бы я маму Таню им. Что, стали бы они ее обслуживать, как я? В лучшем случае дотащили бы пару раз в день до туалета да тарелку супа поставили. Сколько бы она у них прожила и, главное, как? А у меня она ухожена, обстирана. Я ей недавно зубы новые вставила. Не посчиталась с расходами и вставила! Когда Максик был маленький, она мне всегда помогала, так что, не имеет права на старости лет хоть немножко пожевать? Она не жалуется, но я же вижу — ей это протертое надоело хуже горькой редьки!

Стыд резанул меня по сердцу. Лида стеснялась отсутствия нескольких зубов, даже улыбаться опасалась по-настоящему, однако на все деньги вставила зубы не себе, а свекрови. А я смела думать — женщина опустилась и совершенно за собою не следит! Я смела осуждать ее и считала правильным отобрать у нее единственного ребенка, в котором вся ее жизнь! И за что? Лишь за то, что она отзывалась о нас за глаза в недостаточно изысканных выражениях! Эстетка нашлась! Никогда, никогда нельзя подгонять другого человека под свои личные мерки. Никогда, никогда нельзя делать выводы о чужой душе на основании слов. Слова летучи, слова неадекватны, слова фальшивы. Поступки — вот единственный критерий.

— Тяжелая у нас смена, да? — с трудом произнесла я, почему-то не в силах больше молчать. — В кои-то веки вы поехали отдохнуть, а тут…

— Да, — кивнула моя собеседница. Она понемногу приходила в норму. — Я часто думаю об этих смертях. Особенно о Пете. Для мужика он был еще и неплох. По крайней мере, порядочный. Только непутевый какой-то. Угораздило втрескаться в твою Аньку. Ежу понятно, что он ей не нужен. И угораздило так нелепо погибнуть! Леша, тот как-то больше соответствует подобной смерти, а Петя… Он ведь и по тропинке-то этой дурацкой не ходил никогда, всегда шел в обход, по освещенной части. А тут черт попутал. Я, конечно, виновата. Не стоило его так сразу пугать, с ним надо поосторожнее. А я поторопилась, вот он и сбежал в ужасе, не разбирая дороги. Я была уверена, что все еще можно исправить, а его убили, и исправить уже ничего нельзя. Впрочем, все это пустяки. Главное, ты спасла Максика.

— Мне это ничего не стоило, — повторила я. — Я пойду, хорошо? Очень холодно.

Я и вправду окоченела, стоя мокрая на ветру. Мы все вернулись на базу, и я, выпив горячего кофе, спряталась под одеяло.

Вскоре пришла Бэби. Увидев меня, она мрачно заметила:

— Все-таки заболела! Этому Казанове морду надо набить, вот что! Не мальчик же, видел, с кем имеет дело!

— Во-первых, не заболела, — возразила я, — а во-вторых, он тут не при чем.

И я рассказала подруге о происшедшем. Она слушала молча, не перебивая, а в конце резюмировала:

— Одно слава богу — я знаю, ты и вправду плаваешь, как рыба. А то хороша б я была, отчитываясь перед твоими родителями в твоей смерти!

Я засмеялась:

— Придумаешь! Не умея плавать, я бы в воду не бросилась.

— Уверена? — скептически хмыкнула Бэби. — А я не очень. Вот что, тебе надо хорошенько дерябнуть водки, а то простудишься. Кофе тут явно недостаточно.

Через пять минут она вернулась с бутылкой, и я дерябнула. Стало тепло, даже жарко.

— Знаешь, — радостно заявила я заплетающимся языком, — ты можешь вычеркнуть из своего списка еще и Лиду. Так что теперь там на одного человека меньше!

— Я что, должна вычеркивать всех, кто сумеет тебе чем-нибудь понравиться? — съязвила моя подруга. — Больно жирно им будет!

Я возмутилась:

— И вовсе не всех! Вот, например, про Арсения я честно ответила, что вычеркивать его пока не за что. Хоть он и сумел мне понравиться. А Лида не убивала. Я это твердо знаю, понимаешь? Я знаю наверняка. И если б ты слышала, как она говорила со мной о смерти Петра Михайловича, ты бы мне сразу поверила. Она его не убивала и понятия не имеет о том, кто это сделал. Точно.

— В общем-то, похоже, — согласилась Бэби. — Я так поняла, что она надеялась-таки в дальнейшем прибрать его к рукам, так что смерть его ей была невыгодна. А Лешина и вовсе ни к чему. Слушай, повтори-ка мне последний кусок как можно ближе к тексту! Ну, тот, где говорится о Петре Михайловиче и о Леше.

Я сосредоточилась и повторила:

— Для мужика Петя был неплох. Порядочный, только непутевый. Угораздило его так нелепо погибнуть! Леша больше соответствует подобной смерти, а Петя и по тропинке-то этой не ходил никогда, всегда шел в обход, по освещенной части. А тут я его напугала, поторопилась, вот он и сбежал в ужасе, не разбирая дороги.

Бэби сдвинула брови, ловя каждое слово, а потом глаза ее просияли, лицо похорошело неимоверно, и она вскричала, подскочив от восторга на кровати:

— Дошло! До меня дошло, наконец! Олька, я поняла! Я поняла, представляешь?

Она вся лучилась счастьем, и я тоже засмеялась.

— Так что до тебя дошло? Расскажи!

— Понимаешь, меня все время смущал один момент. А именно, как связать между собою два убийства. Разумеется, мы придумали связь — мол, Леша узнал нечто про смерть Петра Михайловича, и преступник за это его прикончил. Но в глубине души эта версия не вполне меня устраивала. По всему выходило, что именно Леша должен быть главной фигурой. По всем нашим рассуждениям получалось — вот если б убили Лешу, был бы мотив, а за что Петра Михайловича? Я начала сочинять всякие натяжки. Петра Михайловича убили для тренировки? Глупо. Для отвода глаз? Опасно. Его смертью воспользовался другой человек, чтобы под шумок прикончить тем же способом Лешу? Маловероятно. Хоть так, хоть этак — ну, все мне не нравилось. А теперь до меня дошло. Петра Михайловича убили по ошибке!