ничего, кроме клетки Фарадея. Но у меня, по сути рабыни, не было никакой возможности организовать что-то подобное, даже если бы это сработало.

Вдруг сзади ко мне прижалось напряженное, сильное тело. Феликс обнял меня руками и ногами, буквально вжав в себя.

— Что ты делаешь? Здесь не холодно, — тихо спросила я, хотя сердце мое забилось в бешеном ритме.

— Мне холодно. Мне очень холодно, — прошептал в ответ Феликс, продолжая прижимать меня к себе. — Ты никуда не пойдешь, ты не пойдешь к этому уроду, слышишь? Я не могу быть с тобой там, не могу тебя защитить, значит ты никуда не пойдешь, — я чувствовала его взволнованное сердцебиение и учащенное дыхание.

Феликс явно все еще нервничал. Он не понимал, что нужно думать не об этом, а о том, как нам выбраться. Если не начать действовать сейчас, то через девять месяцев кто-нибудь сообразит, что мне уже "восемнадцать" и можно будет принудить меня к сексу шантажом.

-Послу…

-Нет, ничего не говори. Дай мне просто пять минут, и я успокоюсь, - Феликс сделал глубокий вдох, а я уже хотела обсудить с ним мои идеи для побега, когда почувствовала как он аккуратно убирает волосы с моего плеча и начинает целовать его, приближаясь к шее.

Сердце забилось еще сильнее, а в груди появилось тяжелое чувство. Феликс просунул руку под мою рубашку, касаясь горячими ладонями моих ребер. Это прикосновение пронзило меня насквозь, эта часть моего тела всегда была скрыта под одеждой, и мужчина никогда не касался ее. В этой жизни.

Я не была наивной, но меня сковывало смущение. Никогда раньше я не испытывала таких эмоций в объятиях мужчины.

От внезапного прилива адреналина я едва соображала. Что мы делаем? Никто из нас сейчас не спит и даже не изображает что спит, мы не сможем делать вид, что ничего не происходит на следующий день. Или сможем?

По крайней мере, я находилась к нему спиной, и мне не нужно было смотреть в его глаза.

Словно прочитав мои мысли, Феликс развернул меня к себе лицом. Я ощутила, насколько близко мы находились друг к другу. Наши дыхания смешались, и он не отводил от меня взгляда. Я тоже не могла отвести глаз, словно он поймал меня в ловушку. В его глазах не было ни тени сомнения, только напряжение и решимость. Его взгляд перемещался с моих глаз на мои губы и обратно.

Через мгновение Феликс притянул меня за затылок и страстно поцеловал, вырвав из меня тихое мычание.

Когда его язык коснулся моего я почувствовала возбуждение и тяжесть внизу живота, настолько сильные, что мне захотелось сжать ноги. Феликс касался языком моего нёба, боролся с моим собственным языком, иногда зубами проводил по моей нижней губе. Я не могла сказать сколько это продолжалось, но вскоре Феликс на секунду отстранился, и начал медленно и нежно целовать меня, иногда едва касаясь, в уголок губ, в щеки, в шею, будто извиняясь за первоначальную грубость.

У меня в голове была полная каша из эмоций и возбуждения. Я не хотела отталкивать мужчину, который столько для меня здесь делал, который оберегал меня от малейшего волнения, не говоря уже о том, что я банально хотела его, сигналы моего тела невозможно было перепутать. Слегка застонав, я сама глубоко поцеловала его, после чего решительно оттолкнула, уперев руку в его грудь.

-Нет, - прошептала я. - Вокруг куча людей, и такое поведение совсем не братское.

Наверняка мое тяжелое дыхание, возбужденный взгляд и припухшие влажные губы просили совсем о другом, но такие моменты слабости для нас непозволительны. В холодных "средних казармах" мы могли делать вид, что согреваемся, и нас даже видели в таком положении по утрам, но здесь у нас не было никаких оправданий.

Глава 7. Мятеж

На следующее утро, во время утреннего построения, Бровастому стало плохо, и он упал прямо на наших глазах. Мы были выставлены в ряд, кандалы на руках прикованы к общей цепи, но кочевник, который всегда следил за выполнением нашей работы, достал ключ из своего нагрудного кармана и отцепил нашего больного коллегу. Бровастый пытался сопротивляться, кричал и утверждал, что с ним всё в порядке, говорил, что может работать, но его все равно уводили.

На лице мужчины были слезы, мы все понимали, что его отпускают далеко не домой, что это последний раз, когда мы его видим.

Почему он должен умирать? Это место было тюрьмой для невиновных, людей, которых банально похитили и заставили заниматься смертельно опасной работой. У них отобрали даже имя. Кроме лидеров, мы все откликались на прозвища.

Феликс подошёл ко мне, насколько позволяла цепь, и положил руку на плечо в знак поддержки. От этого жеста мне захотелось плакать, поэтому я отвернулась, не желая видеть, как уводят Бровастого. В глазах некоторых членов команды тоже замерли слезы.

Но при этом многие другие, собравшиеся на площади, смотрели почти равнодушно, привыкшие к тому, что каждую неделю людей показательно ”освобождают”. Многие из них несколько раз были в “изоляторе” или же работали на нижнем уровне, многие из них в прошлом наказывались через ошейник, и смерть Бровастого для них была просто очередным эпизодом.

Так не может больше продолжаться. Это место ломает нас, нормализует в нашей голове смерти и болезни невинных людей.

Я подняла взгляд на Феликса и увидела, что все это время он неотрывно смотрит на меня, с волнением и теплотой. Я только сейчас вспомнила, что он является эмпатом, что чувствует эмоции других людей. А значит, он переживал на себе все то, что испытывает Бровастый? Переживал все то, что чувствовали другие, те, кого уводили на смерть?

— Все будет хорошо. Мы организуем побег, — он подошёл ко мне вплотную и закрыл собой обзор, спасая меня от травмирующей сцены.

С этого дня мы начали готовиться. У нас был только один шанс, и сколько бы Феликс ни волновался, моё общение с кочевником в золотом, господином Демирией, было необходимо для успеха плана.

Но нас двоих было недостаточно для организации побега. Нам нужно было использовать все доступные ресурсы, включая других узников. Четверть похищенных были валледцами, однако большинство из них были похищены более года назад. После моего возвращения в Торнтри год назад король укрепил границы, и число