человеку, которого знает всё прогрессивное человечество и не очень прогрессивное тоже.

— Но когда планируется ваше выступление? — возвращая трубку на аппарат, спросил Изюмов.

— Мероприятие должно состояться послезавтра вечером. Пригласительные билеты уже отпечатаны и рассылаются фигурантам. Их будет полторы тысячи человек.

— Сколько? — не поверил своим ушам администратор.

— Полторы тысячи, или тысяча пятьсот. Это действительно лучшие люди вашего города, да и всей страны в целом, так сказать, сливки общества, которые наверняка почтут за честь встретиться со своим кумиром.

— И что же это за люди? — задал уточняющий вопрос Изюмов.

— Я же говорю — сливки общества из разных сфер, включая политику, кино, литературу, эстраду, журналистику, в том числе и телевизионную, ну и так далее. Господин Вóландов внимательно следит за их деятельностью и каждого отобрал лично, так сказать с лупой в руках. Им будет очень лестно встретиться с ним и выслушать его благодарственные слова. Такие мероприятия профессор устраивает регулярно и повсеместно. Например, только что мы выступали в Лондоне.

— Так там же эпидемия, — сообщил потрясённый администратор.

— Ну и что? — искренне удивился ассистент профессора. — Эпидемия эпидемией, а жизнь с участием профессора Вóландова продолжается. Он ведь у нас неугомонный, для него не бывает перерывов. Более того, в такие времена как сейчас, он тем более должен быть на острие событий — так сказать, жечь глаголом сердца своих поклонников. И вас он, между прочим, тоже не забудет, Яков Самсонович.

— Что вы имеете в виду?

— Что имею, то и введу — слышали такую шутку? — продолжал улыбаться гость. — Речь идёт о личной благодарности господина Вóландова по отношению к вам, господин Изюмов. Он ведь прекрасно знает о вашей подвижнической деятельности на ниве алчного предпринимательства. Ему известны все ваши денежные счета в оффшорных компаниях, на один из которых он готов прямо сейчас перевести любую указанную вами сумму.

— Неужели любую? — с недоверием в голосе спросил администратор.

— Хотите проверить — пожалуйста! Пять миллионов долларов вас устроит?

Вместо ответа Изюмов молча кивнул головой, не в силах вымолвить ни единого слова.

— Считайте, что эти деньги уже лежат на вашем счету, — произнес ассистент профессора и, взяв со стола лист бумаги и авторучку, написал номер нужного счёта. — Можете проверить.

Дрожащими руками Изюмов взял со стола айфон и принялся с ним манипулировать. А гость стоял перед ним с вытянутым листом в руке, чтобы администратору было удобно сверять цифры счёта. Наконец, всё было сделано — названная сумма действительно поступила на указанный счёт администратора две минуты назад.

— Фантастика! — потрясённый произошедшим, обрёл, наконец, дар речи Изюмов.

— Обычное дело для профессора Вóландова, — сообщил гость, и одним движением скомкав лист бумаги, точнёхонько отправил его в ведёрко для мусора, стоявшее в дальнем углу, где оно тут же и испарилось, превратившись в пыль.

После этого он протянул руку администратору для прощания и сказал:

— Итак, послезавтра в двенадцать часов ночи мы ждём вас на балу у профессора Вóландова. И позаботьтесь, чтобы к этому времени зрительный зал был в полной боевой готовности.

Сказав это, гость удалился, оставив администратора наедине со своими сумбурными мыслями, среди которых чаще других возникал один и тот же навязчивый вопрос: «Что это было, что?..».

31 октября 1982 года, воскресенье, Москва, Большая Спасская улица и роддом Крупской (Абрикосовой)

Когда Иван Шорин вышел из квартиры № 13 на лестничную площадку, то его глазам предстала совершенно иная картина, чем та, которую он увидел сначала. Если раньше подъезд выглядел нежилым и грязным, с разбросанным тут и там мусором, то теперь это было очень ухоженное помещение, где с потолка излучал яркий свет большой старинный плафон, на полу перед дверью лежал круглый коврик, а на окне, выходящем на улицу, стояли в горшках домашние цветы. Из-за соседней двери доносились чьи-то приглушённые голоса, а на верхнем этаже звучала музыка — кто-то слушал «Миллион алых роз» в исполнении Аллы Пугачёвой, ещё молодой и не испорченной большими деньгами и пластическими операциями.

Поражённый всем этим, Шорин спустился вниз и вышел на улицу. И сразу увидел, что и её ландшафт полностью изменился. Не было никакого деревянного забора, огораживавшего дом, и по Большой Спасской шли люди, облачённые в совершенно другие одежды, чем это было несколько часов назад. Они шли совершенно раскованно, улыбались, и на их лицах не было никакого напряжения. Более того — эти лица были открыты, а не скрыты под медицинскими масками, как это было в том будущем, откуда совсем недавно сюда переместился Шорин.

«Фантастика, да и только! — думал про себя Иван, вдыхая полной грудью чистый воздух реальной советской действительности. — А ведь через 38 лет здесь всё будет по-иному. Большинству москвичей придётся сидеть фактически под домашним арестом, а на тех, кто вздумает выйти на улицу, наденут маски по 50, а то и дороже, рублей за штуку, да ещё вдобавок заставят завести электронные пропуска. За отсутствие того и другого введут штрафы. Боже мой, к чему мы вскоре придём?!».

С такими грустными мыслями Шорин свернул налево и, застегнув на молнию ветровку, медленно направился вдоль по улице в сторону Большой Колхозной площади, в будущем — Большой Сухаревской. И тут же, метрах в ста от дома, он наткнулся на газетный стенд. В постсоветской действительности этого атрибута жизни отродясь не было, зато в советские времена, которые Иван краешком всё-таки застал, это был привычный элемент декора советских улиц. На этих стендах вывешивались свежие газеты разных наименований, которые можно было почитать, если не особо куда-то торопишься. Остановившись перед стендом, Шорин увидел, что на нём висела газета «Советская культура» за пятницу 29 октября 1982 года. «Газета трёхдневной давности», — подумал Шорин, вспомнив, какое здесь сегодня число. Он не знал, что это издание в те годы выходило не ежедневно, а два раза в неделю — во вторник и пятницу.

На первой же странице внимание Шорина привлекла большая «шапка»: «Совещание военачальников в Кремле». Углубившись в чтение, Шорин узнал, что 28 октября, Генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Брежнев выступил перед военными по инициативе министра обороны СССР Дмитрия Устинова. И тут же Шорин вспомнил о Дмитрии Кузнецове. «А ведь его сестра, а вернее, та женщина, которая представилась мне на кладбище сестрой, упоминала о том, что Кузнецов по приезде в Москву интересовался Брежневым — что говорят о нём в народе и каково его самочувствие, — внезапно вспомнил о своём разговоре на Хованском кладбище Шорин. — Интересно, почему именно это его так сильно волновало? И не эта ли причина пригнала его так спешно в Москву? Ведь буквально