я созвала экстренное совещание со своим непосредственным руководителем, а также главным надзирателем и дежурным врачом. Мы все согласились, что при такой длительной истории употребления наркотиков Доэрти необходимо определить в отделение детоксикации, расположенное над ШИЗО. Там мы могли пристально наблюдать за ним, пока он проходил бы метадоновую заместительную терапию. Его здоровье и безопасность были в приоритете.

Это было маленькое отделение, в котором круглосуточно дежурили медсестры. Там могло одновременно находиться до 50 человек. Мы не думали, что у нас возникнут проблемы с его пребыванием в корпусе: он не был убийцей или педофилом, поэтому вероятность того, что кто-то захотел бы расправиться с ним, была низкой.

Чтобы никакие личные подробности о Доэрти не просочились в прессу, я настояла на том, чтобы все документы, в том числе личное дело с фотографиями и адресами, а также детали его дела, были направлены в отдел безопасности сразу после его поступления в тюрьму. Я планировала поместить их в ящик своего письменного стола, запирающийся на ключ.

Чтобы обеспечить ему еще большую защиту, мы отказались от всех формальностей при приеме, и сотрудники проверили его ордер на арест и провели досмотр личных вещей уже в отделении детоксикации.

Мне не приходилось часто контактировать с ним на повседневной основе, ведь я должна была следить за порядком во всей тюрьме. Однако персонал регулярно сообщал о нем, и обратная связь всегда была одинаковой.

– Он творит, что хочет, – сказал надзиратель из отделения детоксикации. – Настоящая заноза в заднице.

Я закатила глаза.

– Что он натворил на этот раз?

Он презирал тюремные правила так же, как презирал запрет на употребление героина на свободе.

Надзиратель сообщил мне, что Доэрти последним запирали в камере на ночь. Он забавлялся и дерзко подмигивал, когда его просили прекратить что-то делать. Он многого требовал, ожидая особого к себе отношения, поскольку считал себя не таким, как все.

Поведение дивы – плохая новость для корпуса, так как оно побуждает остальных заключенных думать, что им позволено то же самое.

– Заключенные слетаются к нему, словно мухи к дерьму, – сказал надзиратель. – Мне уже пять раз пришлось менять его именную табличку, потому что он снимает ее и ставит на ней автограф.

Над дверью каждой камеры висит табличка с именем заключенного. Я бы не удивилась, узнав, что Доэрти пытается немного заработать, раздавая автографы. Одному Богу известно, зачем платить за это.

Я тяжело вздохнула, и, потирая лоб указательным пальцем, задумалась о том, что делать дальше.

– Если он продолжит так себя вести, у нас не останется иного выбора, кроме как перевести его.

– Да, босс, – ответил надзиратель.

Через пару дней в газете The Sun вышла та самая статья. Помимо фотографии Доэрти в камере, в статье была история о том, как его снабжали героином. Заключенный сообщил журналисту, что покупал наркотики с помощью долговых расписок, пока ждал зачисления тюремной зарплаты на счет.

«Мы поверить не можем, как сильно он продолжает в них нуждаться. Его посадили, чтобы вынудить бросить, но Питу всегда нужно подкреплять свою привычку», – сказал «анонимный» заключенный.

Было 07:00, когда охранник протянул мне газету. У меня руки тряслись от ярости, пока я держала ее. Остановить поступление наркотиков в тюрьму практически невозможно. Истории вроде той, что была опубликована в The Sun, вводили общественность в заблуждение относительно прекрасных результатов, достигнутых нами. Прочитав статью, люди могли подумать, что мы позволяем заключенным шататься по тюрьме, делая фотографии, и употреблять наркотики, хотя, разумеется, это не было правдой. Мы усердно работали, справляясь с очень трудными обстоятельствами, управляя крайне проблемными заключенными и принимая бесчисленное количество мер по предотвращению подобных ситуаций, и все эти усилия были обесценены за полминуты, когда журналист написал подобную статью.

Я швырнула газету на стол.

Что касается Доэрти, он, без сомнения, каким-то образом достал наркотики. У него никогда не было намерения использовать свое пребывание в тюрьме, чтобы избавиться от наркозависимости.

У него не было ни малейшего желания сделать так, чтобы приговор пошел ему на благо. Ему лишь хотелось подпитывать свою вредную привычку и быть рокером-наркоманом, каким все его видели.

Я резко встала из-за стола и вызвала дежурного надзирателя. Доэрти думал, что он будет то попадать в тюрьму, то выходить из нее. Что ж, теперь его ждал ШИЗО.

– Хочу перевести его туда как можно скорее, пока других заключенных не выпустили из камер, – распорядилась я.

Я впервые разговаривала с Питером Доэрти один на один. До этого момента я контролировала ситуацию, но позволяла надзирателям разбираться с ним. Но теперь была в такой ярости, что решила поговорить с ним лично, чтобы получить ответы на некоторые вопросы.

Сильнейший запах дезинфицирующего средства ударил мне в нос, как только я вошла в ШИЗО. Я услышала крики и стук. Обычные звуки заключенного, который не согласен со своим заточением.

«Где он?» – читалось на моем безэмоциональном лице. Дежурному главному надзирателю не нужно было спрашивать, к кому я пришла. Новости быстро распространяются по тюрьме.

Камера Доэрти располагалась рядом с кабинетом для персонала, чтобы за ним могли внимательно наблюдать. Надзиратель отпер камеру, и мне пришлось закусить губу, чтобы сдержать гнев.

Он сидел на койке в тюремных серых спортивных штанах и голубой футболке. Он прижимался спиной к стене, а рукой непринужденно обхватывал согнутую ногу. Его волосы были растрепаны. Он выглядел так, словно ему требуется тщательное мытье.

Доэрти покосился на меня. Решила быть вежливой и представилась.

– Я начальница Фрейк.

Он бросил на меня взгляд, говорящий: «И что?»

– И я здесь, чтобы сообщить вам о переводе в ШИЗО, – ответила на его неозвученный вопрос.

Я рассказала ему о фотографии в национальной газете и данных о том, что он продолжал употреблять наркотики. Доэрти не выглядел ни удивленным, ни заинтересованным.

– Это неприемлемо. Я была лучшего мнения о вас, но у меня не остается другого выбора, кроме как вас перевести, – сказала я, скрестив руки на груди. – Кто из заключенных сделал снимок?

Он пожал плечами, хмыкнул и пробормотал что-то неразборчивое.

Доэрти был дерзким, но в подростковом смысле.

– Вам нечего добавить?

Он снова пожал плечами. Пару раз моргнул опухшими глазами с темными кругами под ними. Вся его персона кричала: «Ты знаешь, кто я и кто ты?»

– Хорошо. Устраивайтесь поудобнее. Вы не вернетесь в отделение детоксикации и останетесь здесь в наказание за нарушение правил тюрьмы.

– Я поговорю об этом со своим адвокатом, – ответил он.

– Вы можете разговаривать с кем хотите, – пришла моя очередь пожимать плечами. – Счастливо оставаться!

И оставила его дуться в камере.

Я ничего не могла сделать, чтобы устранить ущерб, нанесенный нам газетной статьей. Однако я могла пустить несколько ударных волн по отделению детоксикации.

Наркотики явно были распространенным явлением в корпусе, где все было направлено на борьбу с ними.

Благодаря обыскам, сбору информации и силе дедукции мы выяснили,