кем были партнеры Доэрти по преступлению, и разработали стратегию их поимки с поличным.

– Пора вести собак! – объявила я.

Мы собирались ворваться в дверь каждой камеры, как мы ранее это сделали в корпусе для приговоренных к пожизненному заключению. В шесть утра мы застали заключенных врасплох. Перевернули все.

Я избавлю вас от подробностей очередного рейда. Процесс был практически таким же: собаки лают, заключенные возмущаются, вода смывается во множестве унитазов одновременно. Несмотря на привычное сопротивление, операция оказалась плодотворной. Мы нашли много мобильных телефонов и свертков с героином, а четверо заключенных, подозреваемых в сговоре с Доэрти, были пойманы с поличным. Их быстро распределили по разным тюрьмам страны. Новости о рейде попали в прессу, благодаря чему мы получили положительный пиар. Остаток своего срока Доэрти отбыл без каких-либо драм.

В то утро я дважды выходила на улицу, чтобы предупредить журналистов, что они находятся на частной территории. Был день выхода Доэрти на свободу, и толпа папарацци и репортеров собралась у Уормвуд-Скрабс. Им разрешили встать на тротуар у входа, или они могли стоять на дороге, но многие игнорировали предупреждения и перелезали через ограждение, чтобы встать под знаменитыми башнями тюрьмы.

– Уходите сейчас же! – сказала я.

– А вы кто такая? – усмехались они.

– Одна из начальников тюрьмы. Это частная собственность. Если вы не уйдете, я вызову полицию, и вас арестуют.

Мне было бы приятно увидеть, как полицейские уводят некоторых дерзких папарацци. Они были грубыми и неуважительными, и их заботило лишь то, как попасть на первую полосу. Им не было никакого дела до нас, людей, следивших за безопасностью тюрьмы. Пока нога Доэрти не ступила на тротуар, обеспечение его безопасности было нашей задачей.

Доэрти нарядился в честь такого случая. Он надел черный костюм и черный галстук, а на шею – католические четки. Его вещи лежали в того же цвета спортивной сумке, висящей на плече.

Деревянные ворота, через которые заключенных выпускали на свободу, распахнулись. Доэрти с важным видом прошел через них, затягиваясь сигаретой. Он направился к огромной толпе.

Ему не терпелось встретиться с репортерами, но меня нисколько не интересовало, что он скажет. Доэрти находился под моей ответственностью 29 дней, но, как только он официально покинул Уормвуд-Скрабс, я вернулась в тюрьму к своим обязанностям.

22. Коррумпированный надзиратель

Уормвуд-Скрабс, 7 августа 2008 года

«Есть линия. Черно-белая линия. Серых областей не существует. Вы находитесь по одну сторону, а они – по другую, и никогда не пересекаетесь».

Эти слова произнес мой наставник во время обучения, и я никогда их не забуду.

Коррумпированный тюремный персонал – это низшие из низших. Как заключенные считают насильников отбросами, так и я презираю нечестных сотрудников тюрьмы.

Некоторые люди надевают униформу, полагая, что она дает им власть. Злоупотреблять ей презренно. Это нарушает целостность системы и профессии, а также ставит их коллег в опасное и шаткое положение, поскольку они подвергают риску безопасность тюрьмы.

После того, как я заняла руководящую должность, коррупция стала одной из проблем, которые мне особенно хотелось решить. В каждой корзине всегда найдутся сгнившие яблоки, но я побуждала себя и своих сотрудников устранять их.

Гнев и разочарование – вот что я почувствовала, читая последние разведданные. Они не удивили меня. В ней было что-то странное, но я не могла сказать, что именно. Возможно, дело было в том, как она общалась с заключенными: слишком уж дружелюбно. Неправильно быть слишком жесткой и грубой с заключенными, но чрезмерное дружелюбие не менее неправильно и, более того, опасно.

Зачастую признаки становятся очевидны с самого начала, особенно когда сотрудницы тюрьмы заводят романы с заключенными. Все начинается с малого: яркий макияж, большое количество подводки для глаз и туши, красная помада, темный бюстгалтер под белой рубашкой. Все эти мелочи говорят об одном: смотри на меня. Я хочу быть заметной. Обрати на меня внимание.

Заключенные замечают все. Они ищут бреши в вашей броне. Слабости, которые можно использовать против вас.

Их интересуют невербальные знаки. Они обращают внимание на отличительные признаки.

Это не всегда изменения в одежде и макияже. Это может быть что-то незначительное, например добавление личного брелока на связку ключей. Все это дает заключенным один сигнал: я могу нарушать правила.

Для них такой сотрудник – это тот, кем можно манипулировать и кого можно попытаться подкупить. Такого человека они держат у себя на крючке и могут попробовать заставить его пронести контрабанду. Он может доставить им наркотики. Я бы сказала, что 90 % романов между заключенными и персоналом никак не связаны с любовью, по крайней мере, со стороны осужденного. Заключенные воспринимают сотрудников, причем и женщин, и мужчин, как талоны на питание, способ получить желаемое. Часто сотрудник так жаждет внимания, что ведется на уловки. В большинстве случаев коррупция начинается так.

Чем это заканчивается? Как правило, чем-то плохим. Если заключенного ловили, ему грозило продление срока, а сотруднику – длительное тюремное заключение. Поверьте, тюрьма – это плохое место для коррумпированного надзирателя или полицейского. Несложно догадаться, что он становится мишенью, шансом на месть для заключенных.

Заработок на продаже наркотиков и телефонов заключенным или преступным группировкам – еще один мотив коррупции. Сотрудник тюрьмы может зарабатывать на этом до пары тысяч фунтов стерлингов в месяц. Полагаю, для тех, у кого нет моральных принципов, это неплохая подработка. Правда, мне довелось иметь дело не с организованной преступностью, а с извращенной любовью и одержимостью.

На протяжении месяца я получала информацию о том, что среди нас есть нечестный сотрудник. Эта женщина проносила в Уормвуд-Скрабс наркотики для заключенного, с которым у нее был роман. Наконец, мы совершили прорыв. У нас было имя.

Патриция Оливьер, надзирательница корпуса Б, работала в тюрьме несколько лет. Одинокая мать двоих детей. Тридцать лет. Вся жизнь впереди. Я не понимала, как вообще она решила рискнуть всем ради грязной работы.

Я не представляла, как женщина могла влюбиться в убийцу, насильника или педофила. Это были не самые желанные кандидаты. Возможно, дело в запретном плоде, притягательности «плохих парней». Кто знает?

Однако коррумпированные сотрудники всегда совершают одну ошибку: они забывают о любви заключенных к разговорам. Они страшные сплетники. Им больше нечем заняться, и, хвастаясь, они могут получить похвалу. Пока надзирательница фантазирует об их так называемом романе, он хвастается тем, как обвел ее вокруг пальца. Разговор между заключенным и его товарищем из соседней камеры может звучать так:

– Можешь достать мне травку?

– Да. Это будет стоить Ј 50 за 10 граммов. У меня есть надзирательница на крючке, она сможет достать.

– Молодец, приятель! Кто это?

После этого новость о том, что Патриция Оливьер распространяет наркотики, расходится очень быстро, и, к несчастью для нее, эта информация доходит и до отдела безопасности. Теперь мне нужно было его имя.

Когда мне сообщили новость о Патриции, я была занята развертыванием