всех сторон. Сжимая кулаки, плечо к плечу с Ястребом и Вовкой с обеих сторон, Мика мужественно преодолевал ступеньки, плохо понимая смысл происходящего. На последнем пролете нужно было спеть песню, и жених с друзьями, не сговариваясь, затянули:

Черный ворон, что ж ты вьешься над моею голово-о-ой?

На строчке «черный ворон, я не твой» сестрицы заорали:

– Молодцы, мальчики, а сейчас выкупаем ключ от квартиры, и невеста ваша!

Вовка щедро насыпал им конфет в мешок, получил ключ, открыл дверь, и они ввалились в квартиру.

Невеста стояла в гостиной: белая, бледная, с непроницаемым лицом. У Мики сжалось сердце, когда он увидел ее. Распущенные светлые волосы спускались по мягко очерченным плечам до пояса легкими волнами. Часть волос была собрана высоко на затылке, под маленькую серебристую диадему, к которой крепилась тончайшая органза фаты. Кружевной корсет, поддерживающий грудь, от талии превращался в невесомое легкое облако до пола.

– Ты прекрасна, как бы банально это ни звучало, – сказал Мика, подходя к ней с аккуратным букетом из мелких роз.

Она просияла.

– Меня ужасно тошнит с утра, – виновато произнесла она, покусывая нижнюю губу, – прямо не знаю, как я выдержу сегодня.

– Поздняк метаться, – весело ответил Мика и галантно подал ей руку.

Машина, шампанское, регистрация, где большая пышная женщина громовым голосом вещала: «произносите за мной мысленно слова клятвы», «друг мой, жизнь моя, любовь моя», «согласны ли вы», «а теперь распишитесь вот здесь». Гудящая, шумящая и всхлипывающая толпа Катиных родственников с гладиолусами, пионами и еще какими-то пахучими большими цветами рванула к ним, и Мика стоял и мечтал о моменте, когда они останутся вдвоем, в тишине.

– Сынок, Катенька, поздравляем, – родители, заметно сдавшие за последние несколько месяцев, сейчас выглядели бодрыми и веселыми, словно выпили эликсир молодости. Глаза у мамы сияли, папа улыбался. Они обнялись. Мама поцеловала Катю, потом Мику: – Будьте счастливы, ребятки наши!

Переезд в кафе куда-то за город, бледная невеста, борющаяся с тошнотой и пытающаяся быть радостной, стопка за стопкой водки. Укоризненный взгляд невесты, не менее укоризненные взгляды родителей и Катиной мамы, сочувствующие глаза Ястреба и Вовки. Пьяные песни родственников, очередной выход на перекур – и ну, конечно! Давайте поиграем в игру «Невесту украли»! Почему бы и нет! Мика с друзьями облазил близстоящие беседки, обшарил близрастущие кусты и через полчаса поисков вернулся в зал, матерясь и посылая к черту каждого, кто говорил ему о продолжении квеста «Найди Катю».

Родственники и мать невесты были возмущены и подавлены. Их, включая тещу, послали каждого вместе и по отдельности, на что они, конечно же, молчать не стали, а ответили не менее емкими речами. Родители и друзья жениха пребывали в растерянности. Жених продолжал пить, сквернословить и рассказывать присутствующим о глупости данного мероприятия, недостатках тещи и о том, как ему глубоко наплевать на всех, кто сегодня пришел на дурацкую тусовку.

– Я теперь муж, Славка, а это не хухры-мухры тебе, – напоследок заявил он, показывая Ястребу палец с кольцом, и отрубился.

* * *

Микины воспоминания стопорились на начале поисков невесты. Выспавшись, протрезвев, восстановив провалы в памяти, он пошел к молодой жене, которую увезли в квартиру матери. Ему отказывались открывать дверь, и он сидел под ней, играя на гитаре, пока Катя не вышла на лестничную площадку.

Мика вскочил, прислонил гитару к стене, встал перед Катей на колени, сжал ее тонкие холодные пальцы и говорил, говорил, говорил: просил прощения, признавался в любви и умолял пойти с ним. На пятой минуте Катя сдалась и сообщила, что вещи собраны и она хоть сейчас готова. Под причитания тещи Мика забрал чемодан, рюкзак и два пакета из Катиной комнаты – и они отправились в самостоятельную жизнь.

Осенью токсикоз закончился, молодая жена стала весела и беззаботна, как раньше. Она с нежностью вила их уютное гнездышко, наглаживая рубашки мужу и постельное белье, готовя вкусные ужины к его приходу с работы. Он перевелся на заочное отделение, и его официально приняли на полную ставку инженером-конструктором. Репетиции постоянно срывались из-за того, что Катя, ссылаясь на неважное самочувствие, просила побыть с ней.

В один из дождливых осенних вечеров, когда Катя ушла погостить к матери, Мика залпом выпил бутылку коньяка, вышел на лестничную площадку и стал резать запястье. Он резал не там, где вены, а сбоку, где большой палец. Ему вдруг стало необходимо увидеть кровь, почувствовать боль, потому что уже несколько месяцев ему казалось, что он ничего не чувствует.

Сначала сделал один маленький надрез, потом другой. Промакивая кровь салфеткой, стал вырезать птицу. Она получалась кривая, линии наполнялись красным, а Мике не было больно. В конце концов он замотал запястье платком, вышел под дождь. Около полуночи его остановили сотрудники правоохранительных органов. Мику увезли в вытрезвитель и наутро выпустили, выписав штраф. Кате он так и не смог толком объяснить, что произошло, и они неделю не разговаривали.

Из двенадцати треков альбома, который хотели выпустить до конца года, в декабре не было записано ни одной песни. Приближался Новый год, и с каждым днем Мика становился все мрачнее. В его восприятии себя в какой-то момент главным стало ощущение ничтожности. В конце концов Мика перестал интересоваться всем, что раньше приносило ему радость. Он объявил друзьям, что больше не принимает участие в работе группы «Асфодель», предложив им записать альбом без него. Мику все чаще посещали мысли о том, что он – бесполезный человек, не способный добиться в жизни чего-то стоящего. Мысли стали вязкими и тягучими, он сам – рассеянным и медлительным. Свою работу он выполнял на автомате, и в этом плане все было в порядке, потому что там от него не требовалось принимать решения. Он был исполнителем, рисующим похожие один на другой чертежи изо дня в день.

Ночами его мучила бессонница, несмотря на то, что он испытывал жуткую усталость. Когда под утро он забывался, то в беспокойном тревожном сне видел Элли. Они были в Городе Снегов, гуляли по извилистым улочкам, заходили в гости к Лазурине, и та предлагала ему бросить все и остаться с ней. Элли прощалась, и он не мог сдвинуться с места, глядя, как она идет по прозрачному полу, под которым плавали неторопливые рыбы. Элли шла сквозь открытые настежь двери, через площадь, сворачивала в ближайший переулок и исчезала. А он все стоял и не мог пошевелиться, словно его заморозили. Лазурина закрывала дверь, подходила к нему, обнимала за шею и говорила, что Элли умерла. Он плакал и сходил с ума от знакомого запаха ее прохладной нежной кожи.

– Кто такая Лала? – однажды утром спросила Катя.