Несмотря на отступление, наш моральный дух все еще был относительно хорошим. Но «упадок» наступил быстро. Хейнц и я вылетели вместе с двумя другими самолетами и начали преследовать группу приближавшихся русских.

После нескольких «собачьих схваток» я сбил один из вражеских самолетов, пока Хейнц преследовал остальных, которые тем временем уже достигли своей территории. Это был серый, штормовой день, и русские летали очень умело. Они, главным образом, держались в облаках и выходили из них лишь время от времени. И мы ничего не могли сделать с ними. Скоро Хейнц решил, что с него достаточно, и повернул домой. Хейнц не успел еще ничего предпринять, как по всей длине его самолета появились вспышки попаданий, и он сразу же понял, что подбит. Когда его самолет начал дымиться, он попытался уйти. Но русские держались у него на хвосте. Они были столь же быстры, как и он, и неоднократно добивались новых попаданий. Хейнц защищался, как мог, и даже срезал верхушки нескольких деревьев, когда маневрировал над самой землей. Но все было напрасно, русские вцепились в него, и его самолет снова и снова попадал под огонь.

В итоге Захсенберг совершил аварийную посадку. Он был несколько раз ранен и, истекая кровью, потерял сознание непосредственно перед самым касанием земли. Но, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Согласно рапортам свидетелей его Me несколько раз подпрыгнул, а затем, проскользив по грязи и гравию, остановился прямо около полевого госпиталя. Персонал госпиталя поспешил к самолету и вытащил находившегося без сознания пилота. Но он все еще был жив! В тот же самый день русские приблизительно в 23.00 снова появились над нашим аэродромом. На сей раз прибыли не обычные «швейные машинки»[115], а большие машины. Мы не раз вздрагивали при взрывах бомб. Русские заходили поодиночке и сбрасывали на летное поле бомбы. Промахнуться было невозможно, поскольку несколько самолетов уже горело. Затем около командного пункта раздался мощный взрыв, и здание, в котором стояла моя раскладушка, было разрушено. К счастью, никого не придавило, потому что прочные балки перекрытия упали под углом и смогли удержать часть каменной кладки. Я отделался относительно легко, лишь лицо было слегка разбито. Выбравшись из-под щебня, я как можно быстрее бросился в ближайший окоп.

Русские не давали нам никакой передышки и вынудили оставаться в окопах далеко за полночь. Мы смогли насчитать на аэродроме пять горевших машин, а их взрывавшиеся боеприпасы обеспечивали настоящий праздничный фейерверк. Спасти их было невозможно. Три «Мессершмита», включая один из нашей группы, сгорели полностью. Два других получили такие повреждения, что уже не подлежали ремонту.

После этой ночной бомбежки мы оставили Галац, поскольку русские были близко от аэродрома. Во время перелета на новую базу мы обстреляли отступающие румынские войска, потому что в то же самое утро Румыния разорвала свои отношения с Германией. Мы получили такой приказ из штаба авиакорпуса. Вместе с ведомым я смог поджечь два грузовика, но затем с ужасом увидел, что в них были немецкие солдаты, отходившие вместе с румынами. Я немедленно приказал прекратить атаку.

Мы должны были приземлиться на аэродроме, который был переполнен румынскими самолетами и солдатами. Поскольку нашего передового подразделения там еще не было, я приказал, чтобы приземлилась лишь одна пара, в то время как сам с ведомым остался в воздухе, чтобы понаблюдать за тем, что они будут делать. Мои пилоты отрулили к пустому краю аэродрома и помахали мне руками. Но я оставался в воздухе до тех пор, пока мое топливо не стало подходить к концу, и не приземлялся, пока два других самолета не поднялись в воздух.

Технический персонал прибыл вскоре после нашей посадки. Мы установили свои палатки. Затем я с другим офицером отправился к румынам, чтобы уточнить ситуацию. Румынский полковник встретил нас прохладно и, указав на два своих пулемета, сказал мне через переводчика, что приземлившиеся самолеты не должны снова взлетать без его разрешения. Я вернулся к месту стоянки наших самолетов, распорядился установить на позиции вокруг четыре пулемета и проследил за тем, чтобы два «Мессершмита» всегда барражировали в воздухе над аэродромом.

В те дни большинство румын кардинально изменили свои взгляды и перешли на сторону своих бывших врагов. Они перекрыли все перевалы, ведущие из Румынии в Венгрию, отрезав все, что находилось по другую сторону Карпат. Однако перевал севернее Бузэу был разблокирован немецкими войсками и использовался для отхода наших наземных частей, хотя и с большими помехами.

28 августа 1944 г. жалкие остатки группы в 9.00 вылетели из Бузэу в Саксиш-Реген[116], в Венгрии. 29 августа мы перелетели на запасной аэродром приблизительно в 25 километрах к западу, чтобы освободить место для «Штук» и других групп авиакорпуса. Сначала мы сильно возмущались, что еще раз должны освободить дорогу другим, не сознавая, что в действительности вытащили счастливый билет. На следующий день Саксиш-Реген был атакован примерно 50 «Мустангами», которые уничтожили или повредили около 70 самолетов нашего авиакорпуса. «Мустангам» было легко это сделать. Аэродром не имел абсолютно никакой противовоздушной обороны, а самолеты стояли настолько близко друг к другу, что американцы едва ли могли промахнуться. Воспользовавшись этой возможностью, амии[117] в течение нескольких минут гонялись за машиной майора Руделя. Он позже связался со мной, смеясь и ругаясь одновременно. Мы же в Будаке[118] не подвергались атакам до следующего дня.

Тем утром мы получили сообщение, что в наш район летят множество русских Ил-2. Звено и пара, или всего шесть самолетов из моей группы, немедленно поднялись в воздух. Звено возглавлял опытный и очень способный лейтенант Фённекольд[119], который одержал 136 побед и был одним из лучших пилотов группы. Я был ведущим пары с ефрейтором Гюнтером Штандером в качестве ведомого.

В то время как звено летело в довольно разомкнутом строю, мы держались близко друг к другу приблизительно в 100 метрах выше. Мы только что преодолели высоту 1000 метров, когда перед собой и несколько ниже я увидел много самолетов.

Они летали по большому кругу, неоднократно пикируя к земле и обстреливая стоявшие внизу самолеты. Я вызвал Фённекольда: «Впереди Ил-2, Hanni 500. Они штурмуют аэродром Левес[120]. Я собираюсь немедленно атаковать. Штандер, атакуй со мной. Стреляй во все, что окажется перед твоими пушками!»