в комнату и, не вспомнив о косметичке, закрыла чемодан и покатила к выходу. Обняла всех по очереди, пробормотав, что будет ждать. Потом вышла на площадку и смотрела, как они спускаются по лестнице. До самого низа еще было видно ручки детей, державшихся за перила. Габриеле поднял глаза, и Анна послала ему воздушный поцелуй, но он не отреагировал. Хотя до сегодняшнего дня всегда клал его к себе в карман.

23

Она переоделась. Шелковое платье с цветами на черном фоне. Легкое, даже слишком, – но ладони у нее вспотели, так же как и ноги в замшевых балетках. Расчесала волосы, наклонив голову вниз, накрасилась. Тушь использовать не стала – будут слезы.

Застегнув плащ, Анна заперла дверь и спустилась. На улице пошла мелкими шажками. Дул, подвывая, сильный ветер, как в тот день, когда Гвидо ее оставил. Как на заказ, – подумала она, – чтобы унести прочь ее боль. Хавьер назначил встречу в центре, в старинном баре, который считался городской достопримечательностью: посещали его одни туристы. Она взяла такси, не желая идти пешком. Много проходов между улицами позакрывали, к тому же она надеялась, что на обратном пути Хавьер проводит ее и их расставание будет долгим.

Водитель – лысый, пожилой – ехал медленно и слушал Роберто Муроло, наклоняясь вбок на каждом повороте. Когда он не вывернул на основную дорогу, которая вела прямо в центр, Анна запротестовала:

– Мы так никогда не доедем!

– Там пикет, синьора.

Врет, подумала она, доведенная до исступления. Она ощущала беспокойство, как в ночь перед экзаменом. Ладони были мокрые. На подъезде к бару Анна достала карточку.

– Только наличные, – проворчал таксист. – Тут банкомат есть, на ваше счастье. – Он указал на окошечко в считанных метрах от входа в бар.

Анна поспешила туда, вставила карточку. Набрала код: 23656. Код неверный. Еще раз: 23565. Код неверный. Она обернулась, словно ожидая найти верную комбинацию посреди улицы. И увидела его.

В синем клубном пиджаке с поднятым, по обыкновению, воротником, в белых саржевых брюках. Идет своей летящей андалузской походкой, опустив глаза в землю.

– Хавьер!

Он резко поднял голову и, заметив Анну, заулыбался, прибавил шаг и в два прыжка был уже рядом. Окутал ее своим телом, коснулся щекой ее щеки, потом чуть отстранил лицо. Анна ощущала запах его кожи, осязала ее, нарастающее возбуждение погнало адреналин по венам.

– Анна.

Они улыбались друг другу. Резкий звук клаксона – Анна даже подскочила от неожиданности – разрушил чары.

– У тебя есть двенадцать евро?

– Конечно! – Хавьер достал бумажник и со смехом продемонстрировал его, потом протянул ей деньги. Анна, убирая карту, показала на таксиста. Заплатив, они зашли в кафе. Хавьер придерживал ее за талию. Анна чувствовала себя заново родившейся. Словно до этого долгие-долгие дни ее тело было скрючено, легкие сжаты и высушены так, что ей не хватало воздуха. Она ощутила, как расслабляются конечности, а дыхание становится интенсивней, и подумала, что любовь – это бесконечное потрясение. Она словно скользила в руках Хавьера, превращаясь в воду.

– Я скучал, – прошептал он, подводя ее к столику на двоих.

Полукруглый диванчик, обитый красным плюшем; маленький светильник на столе отбрасывает круглую тень. Они стояли, не сняв уличной одежды, прислонившись спинами к стене. Хавьер взял ее руку.

– Как ты, любовь моя, моя бедная птичка?

– Хорошо, – ответила она, внезапно ощутив, что из глубины поднимается ком. Точно так же у нее приходило молоко – совершенно неуправляемо. Сейчас она не хотела плакать, наоборот, но по лицу покатились слезы.

– ¿Que pasó a tu padre?[55]

– Инфаркт.

– ¿Cuantos años tenía?[56]

– Семьдесят девять.

– Мне очень жаль, Анна.

Он взял ее за безымянный палец, стал крутить кольцо, которое теперь было ей велико. Молоденькая официантка с шиньоном в сеточке и в белом фартуке c зубчатой каймой подошла принять заказ.

– Dos Martinis, – сказал Хавьер.

Девушка посмотрела на Анну, и та перевела:

– Два мартини, пожалуйста.

Она еще ни разу в жизни не пила мартини.

– А ты как? Я видела, у Гали слуховой аппарат.

– Да, – улыбнулся он, водя пальцем по бороздкам на столешнице.

– Ты доволен?

– Vale, me alegro de que no sea nada serio[57].

– Да уж. Ты подозревал задержку в развитии.

– Yo no, pero Maya sí[58].

– А она… – Анна опустила глаза. – Она рада?

– Да, – выдохнул Хавьер, пожимая ей пальцы, – она тоже.

Официантка вернулась с напитками, поставила на стол, плеснув немного мартини возле руки Анны.

– Простите, синьора.

– Ничего страшного, не волнуйтесь.

Они помолчали, ожидая, пока официантка отойдет. Их беседа была хрупкой, уязвимой.

– Ahora quiere volver a Madrid[59].

Анна подцепила зубочисткой оливку и стала ее вращать.

– Майя?

– Sí, encontró un especialista para Galy[60].

Сладость мартини вызывала ассоциации с патокой. Чего она не делала ни разу в жизни? Не принимала душ ночью, не курила травку, не участвовала в демонстрации, не ходила к гадалке, не ела фисташек, не пила мартини. Почему какие-то вещи люди не делают никогда? Потому что это не входит в их привычки, не является частью ежедневной рутины. Вот теперь Хавьер уедет, и без него вся новизна поблекнет, все станет прежним, серым, неизменным. Улицы, запахи, скорости, временные рамки.

– Анна?

– Да, извини, я здесь.

Хавьер одним глотком осушил свой мартини. Оливку не взял – так и осталась лежать на тарелке.

– Estoy desesperado[61].

Никогда еще она не видела его таким. Лицо словно обвисло под действием силы тяжести, глаза полны слез, рот как у грустного клоуна. Потерев руками лоб, он снял пиджак. Тоже вспотел.

– Почему? – спросила она с улыбкой.

– Para nosotros[62].

Анна скрестила руки на столе, стараясь оставаться в рамках того образа, который они создавали на публике. Прямая спина, ясный взгляд.

– Я не вижу выхода, – прокомментировала она.

– Не видишь?

– Нет.

– Тогда… – Он, откинувшись на спинку дивана, поискал взглядом официантку, сделал ей знак рукой и улыбнулся. Еще мартини.

– У нас дети, ответственность.

Хавьер молча дождался своей порции. Выпил, как и первую, одним махом. Потом ответил:

– Vida de mierda[63].

И поглядел на проходившую мимо женщину – блондинку, закутанную в горностаевый мех. Возможно, русскую.

Анну передернуло. Если с Гвидо ревность превратилась в спусковой крючок для возбуждения, то с Хавьером – причиняла слепящую боль. Анна подалась вперед:

– Мне очень жаль.

– Parece que no, Anna[64].

Она не ответила. Хавьер, оторвавшись от спинки дивана, заглянул ей в глаза с категоричностью, не оставляющей места сомнениям:

– Quiero estar contigo[65], Анна. А ты?