Но через несколько минут мне позвонила Надя Колодяжная.

— Юленька, что с тобой? Октябрьский хочет отменить плановую операцию и отправляет меня к тебе. Что случилось?

— Не надо отменять операцию, — испугалась я. — Все в порядке, не надо ко мне приезжать, меня не будет. Надя, я уже выхожу из дома. Потом объясню, хорошо? Вы не волнуйтесь. Что? Конечно, позвоню, обязательно. Пока.

Какие славные люди меня окружают, а я их всех предала. Как там сказано в законе?

«Непреднамеренное сокрытие». А здесь — непреднамеренное словоизвержение. Если все обойдется, я больше ни о ком никогда слова не вымолвлю.

Нужно собраться и решить, что надеть.

Привычные джинсы и свитер не годились — молодежный и малосолидный у меня в них вид. Вечернее бархатное платье тоже не подходит, не на бал собираюсь. Пожалуй, остановлюсь на длинной черной юбке в круговых складках. Она старенькая, но если хорошенько отутюжить, вполне прилично выглядит.

Надела белую шелковую блузку с коротким черным пиджаком. И стала похожа не то на школьную даму, не то на служительницу в крематории. Поменяла блузку на красную водолазку — слишком ярко. Надела клетчатый пиджак — легкомысленно.

Примерила давно купленный, но неношеный джемпер с круглым воротом — хорошо, но я почему-то себя в нем чувствую как в доспехах на голое тело.

Я перетрясла свой небогатый гардероб и остановилась на стареньком уютном свитере. Оливкового цвета, вязанный резинкой из плюшевой пряжи, с воротником-хомутиком, он приносил мне удачу. Последний раз я его надевала, когда шла к Октябрьскому наниматься на работу.

Сколько вещей взять с собой и в какую сумку их положить? Она не должна быть большой, но в маленькую все не поместится.

Ведь мне надо захватить туалетные принадлежности, смену белья. Лекарства? Книгу? Продукты? Понадобятся ли мне медикаменты в заключении и будет ли там время для чтения? Одни вопросы. Прежде чем вызывать, органы могли бы и список допущенных вещей продиктовать. Я слышала, что у мужчин в тюрьме снимают носки и галстуки. А у женщин? Неужели колготки? Я же без них замерзну. Надо, следовательно, взять шерстяные носки. Мне их тетушка вязала. Как она тут будет без меня? Ведь совсем одна останется.

Я упаковывала вещи в полиэтиленовые пакеты и складывала их на стол, а перед глазами стояли картины: тетя Капа ходит по инстанциям и скандалит с чиновниками.

Здоровье у нее не богатырское, давление прыгает, лишние стрессы ни к чему. Как бы придумать, чтобы ей сообщили, будто я уехала в длительную командировку без права переписки?

Подходящая сумка у меня имелась — нечто среднее между хозяйственной авоськой и портфелем. Очень удобно: и бумаги помещаются, и немного продуктов, которыми запасаешься по дороге домой. Купила я сумку на рынке у метро, выглядела она хорошо, но подкладка порвалась через полгода. Кому дело до подкладки в моей сумке?

Я долго раздумывала, захватить ли мне какие-нибудь продукты. Остановила выбор на металлической банке с консервированными кальмарами. Вдруг захочется порадовать себя любимыми морепродуктами.

На глаза попалась фляжка, купленная Сержу. До подарков ли теперь? В тюрьме наверняка антисанитария. Наполнить фляжку спиртом? Нет, расценят как алкоголь. Можно сильным антисептиком, раствором формалина. Запах потом ничем не вытравишь, подарочек будет годиться только для хранения растворов, которыми унитазы моют.

Шестьсот рублей — на ветер?

И все-таки я плеснула во фляжку антисептик. Рассудила: в тюрьме, как на необитаемом острове, деньги превращаются в бумажки, а вещи меняют практическую ценность.

* * *

Черная «Волга» подкатила к моему подъезду точно в одиннадцать тридцать. Я видела в окно, как из нее вышел мужчина, закурил и принялся прогуливаться у машины. Все.

Пути к бегству отрезаны. Надо идти.

Теперь я знаю, что переживает человек, прощаясь с привычной жизнью. Похоже на визит к зубному врачу в детстве — страшно, идти смертельно не хочется, но деваться некуда — все равно отведут, усадят в холодное кресло и воткнут в рот стержень бормашины.

Я вышла из подъезда и направилась к «Волге».

— Юлия Александровна? — Молодой человек бросил сигарету и ринулся ко мне.

Мой ровесник, пухлощекий крепыш, он отлично изобразил восторженную радость — просто звезду киноэкрана ему поручили сопроводить.

— Меня зовут Николай Михайлович, можно просто Коля. Я очень рад с вами познакомиться.

Продолжая улыбаться, он посматривал на мою правую руку: не протяну ли ее для рукопожатия. Обойдется. Я не могла расслабить судорожно сжатые губы и только кивнула.

— Поехали? — спросил просто Коля. — Куда вы предпочитаете сесть?

От его приторной вежливости и жизнерадостной улыбки меня мороз по коже продирал. Я пожала плечами и подошла к задней дверце. Коля ее предупредительно распахнул. В машине меня ждало еще одно сияющее лицо — водителя, который вывернулся на своем сиденье и поздоровался со мной.

В органы, наверное, отбирают из талантов, провалившихся в театральные вузы. Я буркнула что-то вроде «здрась».

Коля заводил разговор о погоде, о районе, в котором я живу, о градостроительных перспективах Москвы, о телевизионных передачах. Но я с трудом выдавливала из себя односложные ответы и не отрывалась от окна. Возможно, этот привычный пейзаж я вижу в последний раз. Убедившись, что его попытки вести со мной беседу провалились, Коля замолк, и мы ехали в тишине.

Я была уверена, что, проехав по Ореховому бульвару до его пересечения с Каширским шоссе, мы повернем направо — к центру, в сторону печально знаменитой Лубянки. Но машина свернула налево и вскоре вышла на Окружную кольцевую дорогу. Водитель вел «Волгу» на большой скорости в крайнем левом ряду с нахальной уверенностью шофера большого начальника.

Через несколько километров мы свернули в лес, не обращая внимания на запретительные вывески. Значит, меня везут на конспиративную дачу и там будут допрашивать вдалеке от посторонних глаз.

Дача оказалась целым комплексом — с автостоянкой, на которой покоились десятки машин, и высотными домами. Все это находилось за высоким забором, возле которого у нас проверили документы.

Мы вышли из машины, и Коля пригласил меня к другой проходной. Там снова проверили документы (Коля взял у меня паспорт и показывал его вместе с какой-то бумажкой), и мы двинулись к высотному зданию. По дороге я услышала обрывки разговора двух женщин, которые шли впереди: «В магазин тушенку говяжью завезли, калужская, очень приличная и недорогая… Наш бассейн открылся, я после работы хожу…» Их слова укололи меня: мелкие проблемы обычной жизни казались мне сейчас недостижимым благом.

У нас еще три раза проверили документы на разных этажах и переходах. Один из охранников уставился на мою сумку и заявил, что должен досмотреть ее. На свет полезли мыльница, зубная щетка в футляре, пакет с бельем, тампоны, прокладки и прочие дамские вещи первой необходимости. Коля деликатно отвернулся, а охранник задумчиво вертел в руках банку с кальмарами и читал мелкую надпись «Дорогому» на фляжке. Пространство за рваной подкладкой он не стал обследовать, а я пожалела, что ничего не спрятала там.