из моего кабинета, я желала ей набраться сил, чтобы измениться. Сейчас мне предстояло выслушать новую главу ее печальной истории.

Она выглядела изможденной. Дневной свет вообще никого не красит, но Паула казалась особенно потрепанной, а глубокие морщины добавляли ей с добрый десяток лет.

– Док, я просто не знаю, как буду жить, когда опять выйду!

Паула разразилась слезами, и я обвела глазами кабинет в поисках бумажных салфеток. К сожалению, коробки нигде не было. Я оторвала полоску голубой бумажной простыни, покрывавшей кушетку, и протянула ей.

– Вот, дорогая, держите-ка.

Она громко высморкалась, а потом криво мне улыбнулась. Я обняла ее за плечи, пытаясь приободрить.

Надо было пройти с ней по вопросам из компьютерного бланка: почему она в тюрьме?.. Ждет приговора или уже знает срок?.. Если знает, то какой он?.. И так далее. Но Паула оказывалась у меня в приемнике уже в девятый раз за последние полтора года, и я могла сама заполнить практически все графы, даже не спрашивая у нее подробности.

Она зарылась лицом в ладони, повторяя:

– Я не знаю, как мне жить. Просто не знаю.

Было совершенно ясно, что она хочет изменить свою жизнь, но не представляет как, искала ответов, но их у меня не было. За прошедшие годы я поняла, что зачастую лучшее, что я могу сделать – это выслушать, позволить человеку рассказать о своих проблемах.

– Что же вы натворили в этот раз? – мягко поинтересовалась я.

Паула перевела взгляд в пол. Она явно чувствовала себя пристыженной. Вжавшись в спинку коричневого пластикового стула, она теребила спутанные волосы. Но все-таки постепенно рассказала мне о том, что произошло, когда ее выпустили из тюрьмы.

– Я собиралась пожить у матери, но ничего не получилось, так что я опять оказалась на улице, а холод стоял просто страшный. Решила спать на мусорной свалке в Эшфорде, поближе к тюрьме.

Ужасно было представлять ее себе, спустя два дня после Рождества, одинокую и бездомную. Она так привыкла находиться в тюрьме, что рядом с ней чувствовала себя в большей безопасности, чем в родном городе.

Как я и подозревала, Паула не обратилась в аптеку, чтобы остаться на метадоне, а вернулась к героину. В тюрьму ее отправили за кражу еды и спиртного из местного супермаркета.

– Я думала, у меня нервный срыв, мерещились люди, которые меня преследуют, но на самом деле никого не было. У меня паранойя. Как вы считаете, паранойя? – торопливо бормотала она.

В карте никаких записей о психических расстройствах не было, но я наблюдала схожие симптомы при воздержании от алкоголя и наркотиков. Паранойя среди них присутствовала тоже.

На руках у нее были следы глубоких ножевых ран там, где она сама себя порезала. Кожу пересекали тонкие полоски. Раны на лбу были поверхностными, но, к сожалению, более заметными, словно печать страшной судьбы.

Практически наверняка, не рассорься она с матерью и будь у нее где жить, она сумела бы удержаться от наркотиков и не попасть снова в тюрьму. Однако, как Паула поведала мне некоторое время назад, жить с матерью, хоть она ее и обожала, было невозможно – из-за ее партнера.

– Он приставал ко мне, когда мама отправлялась по магазинам. Я говорила, чтобы он убрал свои руки, что он грязный ублюдок, если, живя с моей матерью, лезет ко мне. Один раз он вышел из себя и заехал мне по лицу. Я упала и разбила голову об угол кровати. Он схватил меня за волосы и попытался пригнуть голову, а сам навалился сзади, но я ему не позволила ничего сделать, начала лягаться и укусила за руку. Кое-как вырвалась и скорей убежала из дома.

Это была не первая история о том, как мужчина пытался воспользоваться женской уязвимостью, которую мне приходилось слышать. По-моему, та ситуация задела ее сильнее, чем все насилие, которому она до того подвергалась, еще из-за того, что так могли разрушиться их и без того хрупкие отношения с матерью. Паулу едва не изнасиловали, но пожаловаться маме она не могла.

– Она все равно мне не поверит, док, она на все готова, лишь бы его удержать.

Однако не только из-за бойфренда Паула не могла навещать мать. Во многом это обусловливалось еще и чувством стыда. Ей не хотелось, чтобы та видела, до чего она дошла, физически и эмоционально. Она стыдилась того, какой стала, поэтому пряталась среди людей, которым не было до нее дела и которые подогревали ее зависимость.

Я не стала расспрашивать о подробностях очередного правонарушения. Она, как обычно, украла алкоголь. Паула сильно пила, чтобы уменьшить боль от пережитого. А еду воровала, чтобы не умереть с голоду.

Она провела две ночи в участке, потом предстала перед судом, и ее, с учетом прошлых проступков, приговорили к 6 неделям тюрьмы. Было совершено очевидно, что ей стыдно оказаться опять под стражей после того, как она заверила меня, что в этот раз все будет по-другому. Но ведь она и правда так думала!

Как только я заговорила о том, что она предпочитала игнорировать – о ее гепатите С, – Паула снова уставилась в пол. Она не смотрела мне в глаза, потому что знала, что нуждается в лечении, и стеснялась того, что не занимается собой. Гепатитом С можно заразиться, если использовать один шприц, так что у наркоманов он встречается довольно часто. К счастью, печень Паулы до сих пор функционировала нормально: это подтвердил анализ крови, который у нее взяли, когда она в последний раз была в тюрьме. Не было у нее и симптомов печеночной недостаточности, и, хотя в редких случаях гепатит С проходит сам собой, Паула боялась, что рано или поздно он ее убьет. К сожалению, вместо того, чтобы начать лечиться, она прятала голову в песок и ничего не предпринимала.

Вне тюрьмы она постоянно употребляла алкоголь, чтобы согреться и избавиться от тревоги и тяжелых воспоминаний, – это, конечно, оказывало негативное действие на ее печень, и потому особенно удивительно, что та продолжала нормально работать. Единственным для Паулы способом получить лечение было продержаться на одном месте несколько месяцев, но она никогда не находилась достаточно ни в тюрьме, ни вне ее. Шесть недель за решеткой кому-то могут показаться вечностью, но для полноценного курса лечения их мало. К концу ее пребывания в Бронзфилде я, в лучшем случае, вернула бы ее на метадоновый протокол. Только она сама могла принять решение и изменить свою жизнь.

Я выписала ей необходимые лекарства, и Паула, перед тем как уйти, заключила меня