* * *

Когда РПФ в начале июля вошел в Бутаре и Кигали, более миллиона хуту снялись с места, устремившись вслед за своими лидерами на запад. Этими людьми двигал страх, что РПФ станет обращаться с ними так же, как «Власть хуту» обращалась со своими «врагами». Этот страх часто описывают как боязнь ответных мер, но чувства тех в этой толпе, кто действительно помогал истреблять тутси, следовало бы по-настоящему назвать страхом правосудия или, по крайней мере, возмездия. Разумеется, чтобы бояться правосудия, человек должен понимать, что совершал неправедные деяния. Авторам геноцида перспектива неминуемой победы РПФ доказывала, что они и есть жертвы, и пропагандистские моторы «Власти хуту» старались выжать максимум из этого чувства.

«Те пятьдесят тысяч тел, которые можно видеть в озере Виктория, которые грозят озеру Виктория загрязнением, — это результат массовых убийств, которые мог совершить только РПФ», — заявлял ведущий СРТТ Жорж Руггью в типичной для этой радиостанции трансляции от 30 июня. Руггью — белый, урожденный итальянец, гражданин Бельгии, который нашел свое жизненное призвание в роли дезинформатора-пропагандиста «Власти хуту». Затем он высказал абсурдное предположение, что в зоне РПФ осталось в живых всего-навсего 5 тысяч человек. Следующим утром, 1 июля, отмечали День независимости Руанды, и Руггью желал своим слушателям «хорошего национального праздника, пусть даже это праздник, в который придется по-прежнему трудиться и сражаться». Но вместо труда и сражений сотни тысяч слушателей Руггью были заняты бегством. Сама радиостанция СРТТ была вынуждена на несколько дней прервать вещание, пока перевозила свою студийную аппаратуру на северо-запад от Кигали. Трансляции вроде этой отлично справлялись со своей задачей: убедить даже тех, у кого руки не были обагрены в крови, что оставаться в стране — не вариант. Но бегство часто было слепым — следствием семейных уз или массовой паники, а не уделом логического мышления или индивидуального выбора. Во многих случаях население целых деревень выгоняли, как стадо, на дорогу и под угрозой оружия заставляли идти вперед, вместе с бургомистрами и помощниками бургомистров во главе толпы, а в арьергарде шли солдаты и интерахамве в роли пастухов.

Те, кто бежал на юг, попадали в «бирюзовую зону», в то время как на севере полтора миллиона человек текли волной в Гисеньи и к границе с заирским городом Гомой. По пути беглецы прихватывали все мало-мальски ценное, до чего дотягивались руки, и все средства передвижения, которые еще были на ходу, чтобы ехать самим и везти груз. То, что нельзя было взять с собой, послушные «Власти хуту» толпы систематически разграбляли и предавали запустению: правительственные учреждения, фабрики, школы, мачты электропередачи, дома, магазины, чайные и кофейные плантации. Они срывали кровлю с домов и высаживали окна, разрушали водоснабжение и съедали или увозили с собой все съедобное.

ВДОЛЬ МАРШРУТА БЕГСТВА ОСТАВАЛИСЬ ЗАБЫТЫМИ, ПОТЕРЯННЫМИ В СПЕШКЕ, А ЧАСТО И НАМЕРЕННО ОСТАВЛЕННЫМИ ТЫСЯЧИ ДЕТЕЙ; И КТО ОСМЕЛИТСЯ УТВЕРЖДАТЬ, ЧТО ЗНАЕТ ПОЧЕМУ? Из-за какого-то фантастического предположения, что так будет безопаснее для детей? Или потому, что родители могли бежать быстрее без этого бремени? От стыда или от бесстыдства? Священники вели в неведомое целые конгрегации. Армейские батальоны маршировали сквозь толпу, бизнесмены и чиновники ехали на машинах, доверху нагруженных домашними пожитками, женами и кузенами, детьми и родителями — и, разумеется, радиоприемниками, настроенными на СРТТ. Когда толпу охватывало напряжение, возникали очаги панического бегства, и людей затаптывали десятками.

Передовые войска РПФ последовали за этой толпой в главный оплот «Власти хуту», на северо-запад, отбирая контроль над страной у разрозненных правительственных сил. Наконец 12 июля глава Международного комитета Красного Креста объявил, что в ходе геноцида был убит миллион человек. А 13 июля мятежники захватили Рухенгери, бывшую вотчину Хабьяриманы, и в последующие двое суток около полумиллиона хуту, по приблизительным оценкам, ушли через границу в Гому. И вот 15 июля Соединенные Штаты отказались от дипломатического признания руандийского правительства «Власти хуту» и закрыли его посольство в Вашингтоне. А 16 июля президент «Власти хуту» и бо́льшая часть его кабинета бежали в «бирюзовую зону». Франция пообещала арестовать их, но 17 июля они перебрались в сопровождении подчиненных полковника Багасоры в Заир, где, как говорили, число пришлых руандийцев достигло к тому времени миллиона. В то же время РПФ объявил, что сформирует в Кигали новое национальное правительство, руководствуясь принципами разделения власти, изложенными в Арушских договоренностях, и невзирая на этничность. После интенсивной артиллерийской перестрелки 18 июля РПФ захватил Гисеньи и начал укреплять северо-западную границу с Заиром. Новое правительство — коалиция между РПФ и выжившими членами оппозиционных к «Власти хуту» партий — было приведено к присяге в Кигали 19 июля, а в Нью-Йорке посла изгнанного режима геноцида в ООН принудили освободить место в Совете Безопасности. С этого момента и впредь Руандийской национальной армии предстояло называться Руандийской патриотической армией, изгнанные Руандийские вооруженные силы стали называть экс-РВС, а РПФ предстояло сохраниться только как названию политической структуры прежнего мятежного движения, которая сформировала костяк нового режима. А 20 июля экс-РВС и интерахамве начали разграблять гуманитарные грузы с пищей и припасами, которые самолетами доставлялись в Заир для беженцев. В этот самый день в Гоме сообщили о первых случаях холеры в переполненных новых лагерях. И на этом геноцид перестал быть «горячей новостью».

* * *

МИР, КОТОРЫЙ, ПО ВЫРАЖЕНИЮ ГЕНЕРАЛА КАГАМЕ, «СТОЯЛ В СТОРОНКЕ, ЗАСУНУВ РУКИ В КАРМАНЫ» ВО ВРЕМЯ ИСТРЕБЛЕНИЯ ТУТСИ, ОТРЕАГИРОВАЛ НА МАССОВОЕ БЕГСТВО ХУТУ В ЗАИР СО СТРАСТНОЙ ПЫЛКОСТЬЮ. Заирская Гома в конце лета 1994 г. являла собой один из самых озадачивающих человеческих спектаклей столетия, и страдания находившихся там людей (выставленные теперь всем напоказ) создали то, что операторы без тени смущения именовали «великим ТВ».

Город Гома расположен на северном берегу озера Киву у подножия гряды величественных вулканов, а к северу и западу от города на многие мили тянется обширная и негостеприимная равнина застывшей черной лавы, покрытая зарослями грубого и клочковатого кустарника. Камень здесь иззубренный и острый, обдирающий даже загрубелые подошвы привычных к ходьбе босиком руандийских крестьян, и все же это крошащийся камень, и все, что оказывается вблизи от него, быстро обволакивает пыль, напоминающая угольную. И на этом адском ложе в шести лагерях, населенных плотнее, чем любой крупный город в регионе, осели орды руандийцев — 120 тысяч здесь, 150 тысяч там, 200 тысяч дальше по дороге — и тут же начали умирать, как мухи. Более 30 тысяч человек умерло за 3–4 недели, прежде чем удалось обуздать эпидемию холеры. Человек, спотыкаясь, идет вдоль дороги, потом садится — и, пока тарахтят камеры, скорчивается, опрокидывается, и вот его уже нет. Гибли не только мужчины, но и женщины, и маленькие дети — просто потому, что глотнули воды, в которую кто-то помочился или облегчился или сбросил мертвое тело. Мертвецов закатывали в соломенные циновки и выкладывали для сборщиков вдоль обочин: миля за милей лежали аккуратно упакованные тела. Пришлось пригнать бульдозеры, чтобы рыть массовые могилы и засыпать грунтом сброшенные в них тела. Представьте только: миллион людей, движущихся с места на место сквозь дым походных костров по обширному черному полю, а на заднем плане — так уж случилось — огромный черный конус вулкана Ньярагонго, который проснулся к жизни, давясь пламенем, что окрашивало в красный цвет ночное небо, и дымом, который заволакивал тучами день.