Родня графини также столкнулась с финансовыми трудностями. Прощелыга вскоре оказался за границей на мели, к тому же он попытался обеспечить своего сына, который после изгнания от двора остался буквально без гроша. Жан-Батист решил продать графу Прованскому свое графство Иль-Журден за девятьсот тысяч ливров. Однако брат короля ловко надул Прощелыгу: он не стал выплачивать ему эту сумму целиком, а оформил ее как ежегодную пожизненную ренту от парижской ратуши в сумме двадцать четыре тысячи ливров. Это было достаточно на прожитие, но недостаточно, чтобы содержать еще и Адольфа с молодой красавицей-женой, уже вкусившей от жизни при дворе. Далее Прощелыга обратился за разрешением вернуться в Париж для поправки здоровья и приведения в порядок своих дел. Таковое было дано на том основании, что «сие будет лучше, нежели непристойный спектакль, который Жан-Батист станет представлять, разъезжая по иностранным государствам, то под одним именем, то под другим, играя в карты по крупной и ведя привычный для него образ жизни». В Париже его появление было принято с неодобрением, и Прощелыга уехал в Тулузу. Там он ухитрился жениться на барышне из весьма почтенного семейства Рабоди[59] и стал проявлять большую заботу о поддержании должного облика своего имени. Что же касается мужа графини, когда Жанна подверглась опале, Гийом был изгнан из Тулузы и возвратился на свои земли в Рокелоре, оставив неоплаченных долгов на 200 000 ливров.

Замок Сен-Врен так и не стал домом для графини, хотя она довольно часто появлялась на деревенских праздниках, крестинах, балах или свадьбах. Наиболее примечательным событием стало рождение в семье ее шеф-повара Траншана тройни. Один младенец умер, но мадам Дюбарри стала крестной матерью оставшихся в живых двоих детей.

Чрезвычайно неприятное происшествие заставило графиню возненавидеть замок Сен-Врен. Как-то в воскресенье, когда она находилась в комнате одна, в замок забрели трое подвыпивших бродяг. Слуги отсутствовали, и незваные гости с угрозами потребовали у графини ее драгоценности. Однако у перепуганной насмерть женщины хватило духа дать им отпор. Пьяные пришельцы ретировались, но графиня не на шутку струхнула.

Морепа, ставший первым министром после смерти Людовика ХV, – невзирая на то, что Мария-Антуанетта пыталась заставить мужа вернуть своего старого друга герцога де Шуазёля, – счел, что мадам Дюбарри достойна предоставления ей полной свободы. Ему удалось убедить Людовика ХVI, что ее поведение, соблюдение молчания и покорность повелению короля заслуживают помилования. Король был вынужден признать, что бедная женщина не несет никакой вины за появление бульварных книжонок клеветнического характера, которые не переставали всплывать в Париже, типа сочинения Пиданса де Маробера «Истории о графине Дюбарри», напечатанного в Лондоне. Его содержание оказалось столь непристойным, что министр королевского двора отдал распоряжение скупать все экземпляры вредоносного издания; естественно, это никоим образом не помешало их оживленной продаже из-под полы.

Милость Людовика ХVI простерлась настолько далеко, что он сохранил за графиней пожизненную ренту от парижской ратуши в размере ста пяти тысяч ливров в год, поступления от торговых рядов в Нанте (напомним, что они давали ежегодный доход в сорок тысяч ливров), а также право пользоваться поместьем Лувесьен и собранием произведений искусства в нем. Помимо этого ей оставили все личное имущество и драгоценности. Считалось, что их у нее набралось на сумму около двух миллионов ливров.

Это помилование вызвало возмущение герцога де Шуазёля, который промотал все свои средства и теперь маялся в изгнании в весьма стесненных обстоятельствах. Отставной вельможа отлично помнил, как умерла маркиза де Помпадур, вся погрязшая в долгах. Однако у мадам Дюбарри достало благоразумия в первые месяцы свободы не афишировать свое богатство, дабы не возбуждать зависти версальского двора.

Наконец, в октябре 1776 года, графине была предоставлена полная свобода передвижения. Теперь она могла беспрепятственно удалиться в свой обожаемый Лувесьен. Жанна немедленно поспешила отделаться от замка Сен-Врен, не без прибыли перепродав его.

Опала низложенной фаворитки продлилась два года и пять месяцев.

Проведя некоторое время в Париже у любимого племянника Адольфа, мадам Дюбарри поселилась в своем обожаемом Лувесьене, который был отдан ей в пожизненное пользование королем Людовиком ХVI. Именно здесь ей было суждено провести, пожалуй, наиболее счастливые годы своей жизни, ощутить радость бытия совершенно свободной женщины, живущей в полном ладу с самой собой и окружающим ее миром.

Поселение Лувесьен в ту пору представляло собой нечто вроде курортного местечка. Помимо коренных жителей там имели виллы несколько представителей аристократии и богатой буржуазии, которые могли на лоне природы отдохнуть как от шума городского, так и от напряженной жизни двора. Что касается замка графини, по внешнему виду более смахивавшего на непритязательный особняк, благодаря заботам друзей и верных слуг во время ее опалы он никак не пострадал. Туда свезли почти все имущество графини, и обстановка в нем весьма напоминала бы антикварную лавку, не будь она столь знаменательно отмечена печатью высокого вкуса хозяйки. Тут все, даже более чем в Версале, дышало чувственностью погони за наслаждениями, столь характерной для ХVIII века: произведения искусства на любовные сюжеты, обнаженная натура, амуры и грации, страстные объятия, дерзкие похищения и беснующиеся вакханки. «Обстановка была восхитительной, как по роскоши, так и по вкусу», – писал граф де Шеверни. Неуместно выглядел лишь черный попугай, которого в Версале обучили выкрикивать всякий раз, когда графиня появлялась в комнате: «Вот и прекрасная дама!»

Хозяйка предприняла несколько переделок в интерьере замка, в частности, были заново отделаны шесть комнат третьего этажа, где она проводила все больше и больше времени, любуясь великолепным видом на окрестности. Графиня заказала мебель из красного дерева, по новой моде, характеризовавшейся тенденцией к большей простоте в духе классицизма. Мадам Дюбарри продолжала приобретать также и произведения искусства. В 1790 году она сделала заказ Юберу Роберу на выполнение скульптуры «Приношение Венере» и в тот же год Луи-Филиппу Муши – на мраморную группу, аллегорически изображающую «Красоту, покоряющую любовь». Графиня постоянно расширяла парк, вплоть до 1788 года, приказала установить там фонари для освещения. Были приведены в порядок и хозяйственные постройки: оранжерея с пятью десятками апельсиновых, гранатовых и лавровишневых деревьев, теплица, где выращивались ананасы, конюшня и каретные с двумя берлинами и двумя кабриолетами.