Теперь, когда мои главные страхи озвучены, мне становится по-настоящему страшно. Я слишком хорошо помню, чем обернулись похожие претензии в прошлом. Булат сказал, что отчитываться передо мной не будет и честно признался, что спит с Кариной. Если он повторит все то же самое сейчас, мне не останется ничего кроме того, чтобы уйти. Потому что сейчас я другая. Будет нестерпимо больно, но так как раньше меня больше не устраивает.

Булат буравит взглядом мою переносицу и почему-то молчит, хотя явно раздражен. Внутри все сжимается в ожидании. Что бы он сейчас не ответил, я это приму. Я достойна лучшего, я достойна. 

Раздраженный вздох.

— За столом мне звонил Камиль. Я не стал разговаривать, потому что видел, что ты была расстроена. 

Рот непроизвольно округляется буквой «О», а в носу снова начинает нелогично щипать — на этот раз от неимоверного облегчения. Это был Камиль, не другая девушка. Булат не стал с ним разговаривать, потому что видел, что я была расстроена.

— Задай сейчас все интересующие тебя вопросы, чтобы в будущем мы могли к ним не возвращаться.

Эту фразу Булат произносит устало и нехотя, и меня впервые посещает мысль, что ему, кажется, сложно говорить на личные темы. Но даже если и так, сейчас я себя не могу остановить, тем более, что уворачиваться от правды, когда пройдена половина пути, нет смысла. Я ведь приняла решение, пусть и неосознанное: я достойна настоящих отношений.

Решение приняла, но руки под столом все равно сжимаю до треска костей. Страшно.

— Ты видишься или спишь с кем-нибудь помимо меня? Потому что, если так я…

— Нет, не вижусь и не сплю, — перебивает Булат. — Когда мне это делать? Я каждый вечер провожу с тобой.

Сердечный ритм меняется: из напряженного и болезненного, становится легким, радостным. У него никого нет кроме меня. Никого. 

— А ты планируешь как и раньше пропадать, не ставя меня в известность?

— Все, что касается моей работы — ничего не изменится, — Булат заметно расслабляется, словно разговор вышел на более понятную для него территорию. — Я всегда много работал и ничего менять не собираюсь. Поэтому предлагаю и тебе решить прямо сейчас — готова ли ты это принять. Потому что, как я уже говорил однажды, посвящать тебя в свои дела и отчитываться о них перед тобой я не планирую.

И как мне с этим быть? Я не могу спокойно спать, не зная, где он и все ли с ним в порядке. Стоит ли обещать то, с чем я возможно не смогу справиться?

— Ты можешь меня хотя бы предупреждать о том, что у тебя появились дела. И я прошу об этом не потому что хочу тебя контролировать… Я ведь просто волнуюсь за тебя. Я никогда не смогу забыть, что в тебя стреляли, и не спала всю прошлую ночь, думая, что это может повториться.

— На этот счет можешь быть спокойна — никто больше стрелять в меня не будет. Если мне нужно уехать, это может быть связано только с работой. И я могу и дальше забывать тебе позвонить, когда дела будут иметь ту же срочность, что и вчера. В таких случаях ты можешь набирать мне сама. Вчера у тебя получилось.

— Я боюсь тебя тревожить.

Булат вопросительно изгибает бровь: дескать, ну и чья это проблема?

Грудь начинает распирать чем-то красочным, воздушным, во что я еще сама боюсь поверить и для осознания чего мне потребуется время. Слишком много моих страхов не оправдалось и слишком моих давних фантазий вдруг неожиданно стали близки к реальности. Пока мне просто не верится.

— Еще есть просьбы или вопросы? — Булат бросает взгляд на наручные часы и поднимается. — Если да — спрашивай сейчас, потому что мне нужно ехать. 

И тут я решаюсь на безбашенность, о которой могу пожалеть уже через секунду. Всему виной внутренний голос, нашептывающий «Ты имеешь право» и то, что Булат признал, что у нас с ним не просто так. Пусть и ненадолго, я впала в зависимость от риска.

— Я хочу, чтобы ты поехал со мной на день рождения мамы в Череповец, — выпаливаю на одном дыхании и до боли поджимаю пальцы на ногах. Ничего страшного, если он откажет, убеждаю себя. Я ведь и сама совсем не хочу туда ехать.

— Когда? Точно не смогу в эти выходные.

— В следующую пятницу, — ошарашенно сиплю я, не  силах поверить, что это действительно происходит. 

— Хорошо. — Булат нетерпеливо переступает с ноги на ногу: — Проводишь?

— Всего вам доброго, — доброжелательно улыбается стюардесса и на секунду задерживает взгляд на Булате: — Благодарим за то, что выбрали нашу авиакомпанию.

Не похоже, чтобы он собирался что-то ответить, поэтому это делаю я, вкладывая в тон максимум искренности и благодарности:

— И вам спасибо большое. Нам все очень понравилось.

Я хочу поблагодарить девушку за пледы и вкусный кофе, но в этот момент Булат берет меня под локоть и подталкивает к серому коридору рукава, наверное, чтобы не задерживала других пассажиров.

Со дня значимого разговора на моей кухне мы больше не обсуждали поездку в Череповец, и я с облегчением начала думать, что Булат о ней забыл. Я ведь тогда на эмоциях попросила поехать вместе, и была уверена, что он откажет. Ну что такому как Булат делать в компании Эдика и отчима в нашей душной хрущевке? Поэтому решила, что просто поздравлю маму по телефону и перечислю деньги на карту в качестве подарка. Она, конечно, скажет, что я от нее откупаюсь, зато сможет побыстрее сделать ремонт и побелить потолок, из-за которого столько сокрушалась. 

Но нет тут-то было. Три дня назад Булат позвонил мне с работы и поинтересовался, во сколько запланировано празднование, а уже вечером, когда мы с ним встретились, сообщил, что куплены билеты на самолет. Я прожила в Череповце девятнадцать лет, но понятия не имела, что вообще существуют такие рейсы.

У выхода из аэропорта нас встречает такси — длинный черный седан с шашечками на крыше. Булат, оказывается, все предусмотрел. От этой мысли я начинаю нервничать еще больше. Будет мне впредь уроком: сначала думать, а потом уже чего-то требовать. Булат отменил дела, купил дорогие билеты и, наверняка, ожидает приятно провести время за семейным столом, чего с большой вероятностью не случится. Надо было быть смелее, и сразу ему сказать: дескать, никуда ехать не нужно, я передумала.

— Ты чего такая напряженная? — Булат пристально смотрит на меня с другой половины пассажирского дивана. Конечно, он заметил, как я ерзаю и то и дело вздыхаю. 

— Давно не была дома. А еще боюсь, что на дне рождении тебе станет скучно и неуютно.

— Насчет меня можешь не волноваться: на веселье я не рассчитываю. Обратный рейс в десять вечера. У нас есть около пяти часов на встречу с твоей семьей.

Про себя я невесело вздыхаю: отсидеть бы два — будет уже хорошо. Я слишком хорошо помню, чем обычно заканчиваются домашние посиделки: отчим быстро напивается, мама начинает злиться, и в итоге праздник перерастает в скандал. А еще весь вечер наблюдать тошнотворную физиономию Эдика… То еще удовольствие.