за страницей — все сплошь о сестре, умершей от чахотки, тоном лирического идиота, мечтающего войти в Академию. Словно твоя толстолягая сестричка — единственная в мире покойница, черви в ее могиле — драгоценности, а гнилой труп — ваза испанского хрусталя. Ха! В земле полно мертвецов, не умерших на шелковых простынях, а посаженных на кол, разрезанных на куски, забитых до смерти. Уважение? Женщины — это несушки, и человеческих судеб на Земле разбивается больше, чем яиц для омлета. Ты заснул, уронив голову на словарь синонимов. Ты считаешь, будто жизнь — это литература, а литература — это премии. Тебе кажутся очень изысканными твои кровосмесительные строки, ты надеешься самым элегантным образом задеть чувствительных аристократок — например, женившись на одной из них, изнасилованной в зад моряками после благотворительного бала в Поло-клубе, устроенного в честь страдающего полиомиелитом ребенка. И ты еще смеешь рассуждать о безумии! По-твоему, оно — дорога, которая приведет тебя к уютному домику с чаем и конфетами внутри, где можно спокойно побеседовать со своим внутренним Богом. Ты жалуешься на всех нас. Надеешься на Бога, но сам стараешься не плошать. Ты говоришь, что сначала все шло как надо, и каждый мог спокойно править своей лодкой, пока не исчезал за горизонтом. Ты мог бы делать то же самое, став последним в своем поколении, приветствуя публику со страниц тысяч антологий, играя покойниками, словно куклами, создавая легенды для будто бы вечной истории, придавая смысл бессмыслице, награждая осла морковкой за каждое помахивание хвостом. Я точно знаю, чего они ищут. Однажды на шумной вечеринке я услышал их шаги. То были жесты-поэмы, великие труды, написанные в воздухе и видимые только мне. В глубине мироздания они создали творение, и этим Творением был Я, ибо я сделался Великим Свидетелем…». Да, Акк, для тебя, который всегда путал антологию с копрофагией, все шло как по маслу — пока не совершилось первое чудо. Если бы оно случилось с тобой, вопрос был бы тут же закрыт. Но вот что испортило тебе печень: видения были у всех, кроме тебя. Когда Ла Росита поселился внутри Гольдберга, ты не почувствовал перемены в голосе Лауреля, решив, что он неудачно подражает умершему. К Толину не слеталось никаких канареек: он всего лишь слонялся целый день и насвистывал, уверяя, что окружен стаей птиц. Черная собака никогда не говорила «Да», издавая обычный лай. Деметрио делал вид, что рядом с ним — человеческое существо, ища оправдания для своей зоофилии. Все оцепенели при виде великанши с новорожденным-стариком, но ты не узрел роскошной изнанки действительности, не понимая, что такого в этой карлице с рахитичным, безволосым младенцем на руках. Ничего удивительного. Яйцо из мух? Самый обычный рой — пойдите на рынок, в арбузный ряд… Но есть одно большое «Но», которое изводило тебя: почему все эти галлюцинации умножались? Ну хорошо, паяцы могли просто напиться до одурения, но ведь то же самое случилось с фараонами и проститутками. Эпидемия, утверждаешь ты? Мы отравляем действительность? С неторопливостью термитов подтачиваем ее законы? Хотим, как истинные поэты, свести с ума страну, планету, Вселенную? Итак, мы — всадники нового Апокалипсиса, носители заразы. Ты вспоминаешь фильм о нашествии вампиров? Яд проник в кровь горожан через укусы, и лишь один — как ты сейчас — сопротивлялся до конца, совершая отчаянные вылазки, вбивая кол в грудь заснувшего кровососа. Пока ты сопротивляешься поддельному чуду, паяцы в своем безумии не смогут преобразить мир. Пффф! Единственное чудо здесь — это твое упорное неверие.

В фургоне нашлась бутылка с кубинским ромом. Га осушил ее до последней капли. Ноги перестали его держать. Пытаясь сохранить равновесие, он вытянул вперед руки и упал прямо на кладбище, носом в могилу. В мозгу нарисовалась чисто фрейдистская связь между носом, членом и могилой, символом кастрации. Рассудок его помутился. Но ему не явилось ни крыс, ни летучих мышей, ни слонов: одни только женщины, толпа женщин, каждая с вилкой и ножом в руках, за каждой — история успеха или неудачи. Бесконечное шествие! Художница, у которой внизу никогда не делалось влажно. Актриса, которая пила сперму, чтобы сохранить молодость и могла по ее вкусу сказать, что Га ел сегодня. Хозяйка интерьерной мастерской: она вытаскивала у него изо рта нить, а из зада — железные шарики. Шлюха с иголками, воткнутыми в клитор.

Дантистка, совавшая себе внутрь яйцо — он должен был разбивать его своим членом. Балерина, платившая ему деньги — золотые монеты всегда лежали в ее киске. Старуха, кусавшая его за крайнюю плоть фарфоровыми зубами. Калека, получавшая наслаждение, когда ей облизывали культю. Та, что украшала заячью губу огромным бриллиантом. Та, что кончала, когда сосали ее карманные часы. Та, что считала себя пчелой. Суфийка, которая пыталась засунуть ему в мочеточник пергаментный свиток на арабском. Обжора, она требовала аперитив, обед из четырех блюд, вино, кофе, а после раскрывала лоно, похожее на мышеловку. Та, что мастурбировала при помощи игуан. Та, что вводила себе во влагалище боксерскую перчатку. Та, что совокуплялась только на могиле своего отца. Одноглазая — в ее дырке всегда была спрятана фотография погибшего моряка… Га сдержал животный крик. Нет, он больше так не может! Тревога, охватившая его, доставляла мучительное наслаждение. Отдаться смерти, изнемогать от бреда, разлететься в полной тишине, стать пустым центром, невидящим оком, заснуть, опустить занавес, я не верю в сегодня и в завтра тоже, из яйца делают омлет. Он брел вверх по склону. Слон, свинья, собака и петух бежали с другой стороны, чтобы пожрать холм. Но им никогда не добраться. Он упал в открытую пасть жабы, та проглотила его, думая, что это луна. ммм. забудь омлет. кто ищет, не найдет. ррр. Толстяк стал выводить носом рулады, и телега затряслась — в тот самый миг, когда земля стала вспучиваться. Землетрясение! Камни повыскакивали из мостовой, и фургон покатился по наклонной улице, туда, в долину, к трущобным поселкам, увлекая вместе с собой Га, который неумолимо храпел, так и не проснувшись.

Город корчился в судорогах. Легионы собак выли, и вой их сплетался с испуганными молитвами хозяев. Штукатурка на стенах домов осыпалась. Над городом стояло разноцветное облако.

Акк, весь в поту, задыхаясь, продолжал танцевать с трупом, теперь на наклонной плоскости. Поскольку у него

страшно кружилась голова, он ничего не заметил — так же, как и «усопшие» в своих лжемогилах. Дощатый помост над бассейном треснул, середина его, где нашел убежище Лаурель, провалилась в воду. Гольдберг проснулся, быстро оценил ситуацию и