Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Где только черпал силы и мужество этот американский Иов! Как прекрасно, что любовь супруги поддерживала его. Что бы ни происходило, они были вместе – чутко прислушиваясь друг к другу.
«Я не хочу сказать, что я несчастен, – нет, гораздо хуже: я исполнен равнодушия. Я равнодушен почти ко всему, кроме работы. Работать мне нравится, это дает мне радость, и я работаю усердно. Хотя и без всякой цели и честолюбивых стремлений – просто из любви к работе. Когда-нибудь это настроение пройдет – тому бывали примеры. Но оно не может пройти, пока длится апатия моей жены. Прежде она быстро обретала новые душевные силы, но сейчас опереться не на что, и мы – мертвецы, машинально подражающие живым людям. Да, действительно, я только глиняный истукан и не могу понять, что же, скрытое во мне, пишет, задумывает веселые нелепости и находит удовольствие в том, чтобы облекать их в слова».
Не очень здоровый, уставший от потерь и от трудов, которые были столь интенсивными у него в прошлом, писатель непрерывно работал и работал на то, чтобы поддерживать торговую марку «Марк Твен».
«Слухи о моей смерти сильно преувеличены».
Автобиография, которую не смогли прочитать современники и которая досталась на прочтение уже нам, ныне живущим, много раз подтвердила то, что он был равнодушен к личной славе как к таковой. На внешнем контуре поддерживая бренд, увеличивая продажи и занимаясь всеми маркетинговыми ходами, истинно ценным он считал только поддержку и одобрение близких. Счастье полного приятия – это ли не цель, заставляющая человека строить семью! Эту крепость, в которую он бежит за защитой, одобрением и любовью.
А еще – Марк Твен сформулировал термин «невидимая слава»[6], который обозначает то, что нельзя переориентировать никаким маркетинговым ходом, не испортить никакому хейтеру. Можно попытаться пересказать то, что тут имеется в виду, но, пожалуй, лучше, чем сам Марк Твен, тут не сформулируешь.
«Роберт Льюис Стивенсон и я, сидя на скамейке на перекрестке Юнион-сквер и Вашингтон-сквер много лет тому назад, пытались найти имя для невидимой славы – славы, распространяющейся среди огромной толпы людей, которых вы никогда сами не увидите, не пообщаетесь с ними; людей, с которыми вы никогда не говорили, но кто читал ваши книги, стал поклонником ваших работ и [потому] любит вас…
Это верность дружбе, это почтение людей, что вас никогда не критиковали; почтение, начавшееся еще в детстве… Вы стали объектом их непреходящей привязанности.
И Льюис Стивенсон, и я, мы оба решили, что из всех видов славы этот лучший, самый лучший».
Если у кого-то из писателей есть эта «невидимая слава», о которой он может только догадываться, а распространена она всего на 50 человек, раскиданных по всему земному шару, истинных поклонников, добрых друзей его творчества, несущих весть о нем другим читателям своими словами искреннего восхищения, то можно считать, что писал он свои книги не зря.
Глава 8. Писатель – это судьба
(размышления об искусстве царить во вселенной своего творчества)
«Пишите бесплатно до тех пор, пока кто-нибудь не предложит вам плату за ваши писания. Если в течение трех лет вам не предложат ни цента, значит, вам лучше заняться чем-нибудь другим».
Марк Твен специально педагогикой литературного творчества не занимался. Давал советы – и то лишь по ходу дела, попутно. Для тех, кто умеет слушать и прислушиваться, они имеют большую ценность. Сложно, конечно, сказать, осознают ли неталантливые писатели, прочитав его произведения, что они неталантливые (и прекратят заниматься литературным творчеством, посыпав голову пеплом и подавшись в управдомы), или же как раз посчитают, что именно к ним эти мудрые слова не относятся. Так или иначе, слова сказаны, здравый вывод можно сделать.
Но по сути – о писательстве Марк Твен предельно ясно высказывался. И честно. Каждое высказывание на эту тему – как щелчок по носу. Марк Твен сам пахал и другим предлагал.
Еще будучи Сэмюэлем Клеменсом, он знал, что из него выйдет не только первоклассный лоцман, но и уникальный писатель. Не каждый писатель так уверен в том, что он действительно писатель и что добьется успеха, что он вообще как писатель нужен – но у Марка Твена все это счастливо совпало. И верил, и не сомневался, и неутомимо работал, и добился.
Это высказывание Марка Твена хотелось бы вывесить на огромном баннере – чтобы постоянно оно было перед глазами, чтобы не расслабляться, чтобы ждать шанса и не упускать его:
«Раз в жизни Фортуна стучится в дверь каждого человека, но человек в это время нередко сидит в ближайшей пивной и никакого стука не слышит».
Сэм Клеменс услышал этот робкий стук судьбы…
Вообще Марк Твен – великий психолог современности. Терапевтический эффект от его сочинений трудно переоценить в наши дни, когда практической психологии придается такое больше значение. Психологи придумывают новые техники, используют разнообразные практики – чтобы поддержать человека, вытянуть его из депрессии, уберечь от самоубийства. Жизнеутверждающие, остроумные, ироничные и глубоко философские произведения Марка Твена отвечают всем параметрам книги «лечебной».
Писатель пишет, потому что не может не писать, потому что у него это получается лучше всего, потому что он накопил жизненный опыт или подсмотрел интересную сценку, или ему рассказали удивительную историю из жизни – и писателю захотелось этим поделиться. Да еще и что-то таинственное, находящееся как будто вне его разума, порой надиктовывает или подбивает: «Ты должен написать об этом, сделай это, сделай для людей, сделай, чтобы осталось в ноосфере, чтобы донести свои тексты до нынешних и будущих поколений, кому-то наверняка пригодится, ты работаешь не зря, твое творчество нужно…» У каждого по-своему, и мотиваторы свои, и способы. Но общий смысл такой.
«Избегайте тех, кто старается подорвать вашу веру в себя. Великий человек, наоборот, внушает чувство, что вы можете стать великим».
За эти слова Марку Твену отдельное спасибо.
Чтобы управлять другими людьми, надо научиться управлять собой. А творчество – это продолжение личности художника. Марк Твен умел подбодрить эту личность. Намекнуть, что как-то надо шевелиться.
Ну и что везение тоже никто не отменял.
«Тысячи гениев живут и умирают безвестными – либо неузнанными другими, либо неузнанными самими собой».