И вот все исчезло. Тьма сгинула, пропало лиловое сияние. Он лежал возле костра, вокруг — слева, справа, в ногах лежали камни, те самые, из мешка, а рядом стояла Ластивка. Белое платье исчезло, на девочке был кожаный, шитый бисером балахон, достающий почти до земли. В руке внучка старой Гаузы держала что-то темное. Згур вспомнил — чаша. Румийская чаша с узорами! Сразу же проснулось любопытство. О таких обрядах слыхать приходилось. Сейчас она должна достать нож…

Но тут вновь накатило забытье. Перед глазами поплыли желтые пятна, а в ушах словно зазвонили маленькие коло-кольцы. Затем звон на мгновение стих, сменившись криком — громким, отчаянным. Згур с трудом сообразил — петух! Черный петух с черным гребнем! Все верно — нож, чаша, петух…

Что-то теплое и мокрое коснулось лица. Видеть он еще не мог, но запах не давал ошибиться. Кровь! Ее было много, кровь лилась по лбу, стекала по щекам. Затем пальцы Ластивки коснулись его груди. Кажется, и там кровь. Чья? Петуха? Или его собственная? Страха уже не было, он исчез, сменившись странным нетерпением. Его снаряжали в дорогу. Скорее бы! Ожидание становилось невыносимым, как порою бывает перед трудным боем, когда ты уже готов, а враг почему-то медлит.

И вот снова звук. Но уже не крик, а странный мерный звон. Пелена исчезла, он вновь увидел костер, а рядом с костром — Ластивку. Девчушка держала в руках странный круглый предмет, время от времени ударяя по нему рукой. Ах, вот оно что! Это же бубен! Вот почему он слышал колокольцы! Згур попытался повернуться, но тело не слушалось. И тут Ластивка медленно выпрямилась, подняла бубен к темному небу. Миг — и тяжелый балахон упал на землю. На девочке не было ничего, кроме странных бурых разводов, тянущихся по всему телу. Згур понял — кровь! На миг проснулся страх. Кровь черного петуха — не простая кровь. Ее чуют не только живые…

Вновь ударил бубен. Тело Ластивки дернулось, откинулось назад, девочка взмахнула рукой и медленно двинулась по кругу. Странный танец постепенно становился все быстрее, и Згуру начало казаться, что фигура девочки растет, становится выше деревьев, закрывает небо…

И тут все вновь исчезло. Осталась лишь тьма, сквозь которую слышался звон бубна, звучавший все ближе, все громче. Снова почудились странные слова. Но говорила не Ластивка, а кто-то другой, старше, серьезнее. Звон бубна раздавался сразу со всех сторон, и Згуру показалось, будто неведомая сила приподнимает его, ставит на ноги…

— Не бойся… Иди… Встретишь ее — окликни… Не захочет идти — прикоснись к браслету… Но не переходи Реку и не оглядывайся…

Слова прозвучали словно ниоткуда, Згуру даже показалось, что он слышит собственный голос. И тут сквозь темноту вновь засиял свет. Это был не живой огонь костра и не лиловое свечение. Серебристое сияние охватило его со всех сторон, мельчайшие искры закружились, словно снежинки в метель, и вот впереди медленно проступили огромные ворота — невесомые, парящие в черном пространстве…

—Иди!

Згур хотел вздохнуть, но понял, что не может. Вновь проснулся страх, но отступать было поздно. Тело словно исчезло, став таким же невесомым, как серебристые снежинки. Згур даже не понял, стоит он или по-прежнему лежит. Кажется, здесь нет ни верха, ни низа.

Первый шаг дался с трудом, но дальше пошло легче. Светящиеся ворота притягивали, захотелось бежать, бежать, забыв обо.всем. Там, за серебристым проходом, его ждало счастье — невероятное, невозможное. Только бы добежать, успеть — и никогда не возвращаться!

Он все-таки сумел опомниться. Нет, спешить нельзя! Идти медленно, не оглядываться, не смотреть по сторр-нам… Шаг, еще шаг…

Ворота были уже рядом. Серебристые искры закружились быстрее, в глазах блеснул холодный огонь. Згур попытался закрыть глаза — бесполезно. Стало ясно — здесь, куда он попал, не дышат и не закрывают глаз. Что ж, он сам выбрал! Вперед, сотник Згур!

Серебристое пламя было повсюду, но вот словно подул теплый ветер. Сияющие снежинки исчезли, а впереди начало медленно проступать что-то темное, подернутое сизым туманом.

Сначала Згур увидел тропу. Она была самой обычной — широкой, хорошо утоптанной, покрытой серой пылью. Правда, пыль эта лежала неподвижно, и Згурудаже показалось, что ноги ступают поверх, не доставая до земли. Он поднял голову, но впереди не было ничего, кроме тумана. Впрочем, выбирать было не из чего. Тропа одна, ошибиться невозможно.

Звук шагов был еле слышен. Згур шел быстро, то и дело поглядывая по сторонам. Туман начал медленно редеть, слева и справа обозначились смутные контуры огромных склонов. Ближе к дороге громоздились серые валуны, покрытые седым мхом. Згур вспомнил — Дол. Значит, ему вперед, до самой Реки. Что ж, дорога прямая, идти легко…

Первого человека он увидел за ближайшим валуном. Сгорбленная фигура медленно брела по дороге, опираясь на сучковатую палицу. Згур ускорил шаг и вскоре понял — старик. Лица увидеть было нельзя, удивила лишь рубаха — новая, вышитая яркими нитями, смотревшаяся здесь, среди серого сумрака, особенно странно.

Он обогнал старика, еле удержавшись, чтобы не оглянуться и не взглянуть в лицо. И почти сразу же увидел еще одного путника. Теперь это был воин — высокий, плечистый, в странных незнакомых латах. Хотелось окликнуть, спросить, но Згур сдержался. Спрашивать нечего. И так ясно, почему этот парень оказался здесь.

А дальше он увидел целую толпу — в ярких кафтанах, в простых селянских рубахах и даже кого-то в черном плаще, какие в Ории вообще не носят. Люди брели медленно, молча, и в этой покорности было что-то страшное, лишающее сил. Згур знал, какой дорогой идет. Но эти, бредущие навстречу Реке, они, наверное, тоже знают! Может, как и он, даже надеются вернуться!

Проходя мимо, Згур не выдержал и взглянул в сторону. Лицо — обычное мужское лицо, даже глаза казались живыми. Странен был лишь взгляд — пристальный, немигающий. Тот, кто шел по тропе, смотрел только вперед…

Тропа вела дальше, серый туман редел, и можно уже было разглядеть громадное ущелье, тянущееся, насколько хватал глаз. Мертвые каменистые склоны были пусты, ни дерева, ни травинки. Серые гребни нависали над тропой, но тени не было. Згур поглядел на себя, затем на тех, кто шел впереди, — и понял. В этих местах тени нет. Ее не может быть у тех, кто сам стал тенью.

Он уже потерял счет тем, кого довелось встретить. Люди шли и шли, тропа казалась бесконечной, и Згур по' чувствовал страх. Где же Улада? Может, он опоздал? Или просто не узнал девушку? Много раз по пути попадались женщины, но никто даже не походил на длинноносую. Згур ускорил шаг. Теперь он почти бежал, стараясь лишь не оступиться, чтобы случайно не взглянуть назад. И вот впереди послышался глухой ровный шум. Згур удивился, но тут же вспомнил — Река! Река, за которую нет пути! Тропа чуть вильнула, обходя огромный валун, а за ним неярко блеснула ровная водная гладь.

Згур невольно остановился. Река на первый взгляд казалась самой обычной: песчаный берег, темная спокойная вода, редкий желтый камыш. Но стоило лишь всмотреться, чтобы понять — все это лишь видимость, такая же, как камни ущелья. Чуть дальше, за негустыми камышовыми зарослями, вода становилась черной. Таким же черным было небо, а между небом и водой клубился туман, но не серый, как в ущелье, а ослепительно-белый, словно сотканный изо льда. Чем дальше, тем гуще он становился, сливаясь с близким горизонтом. Издали доносился шум, но не привычный шелест воды, а отдаленные раскаты, словно где-то там, в самом сердце тумана, с грохотом сталкиваются льдины.