— Как день прошел?

Катя сфокусировала взгляд на мне и выдала длинную фразу, целую тираду. Она состояла из свистящих согласных, пропетых гласных, а в конце восклицание — явно сердится. Точно, еще и кулаком стукнула. Серчает Катерина Ярославна.

— Завтра со мной поедешь, — вдруг решился я. — Будем маму твою переселять вместе со всем ее барахлом. Согласна?

Катька агукнула. А я понял — я начал воспринимать ее человеком. Не чем-то маленьким беззащитным, о котором надо заботиться, потому что это обязанность, потому что без заботы она пропадет. Именно — человеком. Со своими эмоциями, привычками, привязанностями. Я понимал, когда она сердится. Например если ее сейчас надолго уложить в люльку, она не примется сразу плакать — сначала ругаться будет. Сердито, почти басом. Потом уже, не дозвавшись, разревется. И она явно Яну больше меня любила, но тут я ее понимал — Яну вообще невозможно не любить.

И такая тоска обуяла. Хотя бы потому, что сегодня Яна не придет — она с сыном. И я рад за него, его мама ради него на все готова, через себя перешагнет, и горло перегрызет кому угодно, если нужно будет. Но — легче не становится. Рисуются иддиличные картинки со счастьем, которого не бывает. В них — я и Яна вместе. Илья здоров. С нами маленькая Катя, ползает, собирая пыль коленками в белоснежных штанишках. И да, в этих мечтах есть место для ушастого щенка, которого Яна обещала купить Илье. Я даже смотрел уже породы — бассет хаунд, например. Очень ушастый, смешной и при этом серьезен до чопорности. Сразу после лечения щенка нельзя, иммунитет будет катастрофически низок, но Илюшка оправится, я свято в это верил.

Только Дашка в эти мечты никак не вписывалась. Когда я вспоминал вдруг о том, что у меня еще жена есть — скручивал стыд. Совесть шептала — ничему жизнь не учит. Опять на тех же граблях пляшешь, лоб в кровь разбив.

Катька, Господи, как хорошо, что Катька есть. Она не давала упасть в пучины самоонализа. То банально испачкает подгузник, то кушать захочет, то на ручки. Или вовсе измучает тем, что спать хочет, а уснуть никак не может.

— А поехали кататься, — предложил я ребенку ближе к десяти вечера.

Она согласна была — разве можно отказаться? Сравнили тоже, сидеть дома со скучным папой, или лежать в уютной автомобильной люльке с восторгом разглядывая десятки тысяч ночных огоньков. О, вид ночного города завораживал мою дочку!

Раньше собственные руки казались мне неуклюжими. Ребенок — скользким. Одеть малышку целое мучение. Теперь я все делал быстро и мастерски, благо Катя начала понимать — мучают одеждой, значит скоро на улицу и стоически терпела. Днем на улице уже совсем тепло, до двадцати, а ночи прохладные, поэтому все же надеваем комбинезон и теплую шапочку. Катька кряхтит, но терпит.

Идея ехать к Яне настигла внезапно, у одной из кофеен, откуда я вынес себе картонный стаканчик с напитком. Хотя, кому я вру? Уж с собой можно быть честным. Кого то все дороги ведут в Рим, а меня к бывшей жене.

Да, она в больнице сейчас. С сыном. Но все равно магнитом тянуло. Заехали по дороге к круглосуточному ларьку с цветами и подарками. А потом уже к больничной парковке. Теплую, приятно тяжеленькую Катьку на руки, обойти здание — нужные окна с другой стороны, со стороны больничного сквера.

Достал телефон. Я редко звонил и писал Яне — все еще боялся излишне резко вмешиваться в ее личное пространство, хотя, куда уже больше. А сейчас отправил смс.

"Выгляните в окно"

Нужное — светилось. Вскоре Янка показалась, затем и Илья — тонкий совсем похудевший, зато уши гордо торчат.

— Пора, — сказал я Кате. — Смотри внимательно, тебе точно понравится.

Шары были завернуты в огромный хрусткий кулек, который я едва запихнул в машину, а теперь с трудом удерживал за веревочку — в этой же руке Катька. Сначала хотел китайские шарики, потом вспомнил, что их применение небезопасно. Купил простые шары, разных форм и размеров, наполненные гелием — а внутри светодиодная мигалка. Шары вырвались из моих рук буйным великолепием, которое мягко светилось разными цветами, понеслись к темному небу.

Катьке и правда очень понравилось — от восторга даже дышать на несколько секунд перестала, чем порядком меня напугала.



Молоко сочилось. Едва-едва, но мне, паниковавшей, казалось, что я чувствую, как грудь наливается молоком. Нажимаю на сосок — выступает белесая густая капля. Молозиво. А я…я не знаю, что делать. Все дни, что я была с сыном металась из крайности в крайность. Снова начали сниться сны, в которых Илья совсем маленький. Плачет и просит грудь. А я не даю, потому что там, во сне, я ассоциирую его с чужим ребенком и четко понимаю — нельзя. Два раза плакала во сне, пугая Илью.

Сначала я, как всякий человек нашей страны надеялась, что пройдет само. Не прошло. Мы с Ильей спали вместе, ему так нравилось, мне приходилось под футболку надевать лифчик, а в него — ватные диски. Чтобы он ничего не заметил. Конечно, он и не понял бы, но и излишние вопросы мне не к чему.

Затем я пошла в аптеку, сразу, как сдала вахту у сына. Забежала, предварительно поискав в интернете информацию. Купила самое дорогое и рекомендуемые средство — по отзывам лактацию без стимуляции он прекращал на раз-два. На работе сидела, ерзала, как на иголках. Хотелось к Кате — скоро будут процедуры, мне казалось, что сейчас ей нужна моя поддержка, но бог мой, ей лишь несколько месяцев, что я фантазирую! Но — хотелось.

Я себе все же уступила, но моя паранойя достигла небывалых высот. Теперь мне казалось, что Катя чувствует запах молока. Она стала еще более плаксивой, чаще просилась на руки и успокоиться на руках не могла. Кричала яростно, сжимая кулаки, а у меня сердце переворачивается. И лифчик будто бы мокнет или кажется мне уже? Словом накрутила я себя до максимума, зато свои плюсы были — эта проблема несколько оттеснила на задний план Ярослава. Столько всего разом моя бедная головушка вместить уже не могла — пухла и грозила лопнуть.

— Это неправильно, — сказала я Кате на очередной ее крик. — Я тебе не мама, ты понимаешь это? Я не могу тебе грудь дать, это аморально, это неправильно.

Катя снова начинала плакать. Возможно у нее колики были. А может — зубы собираются резаться. Или просто настроения нет. Все возможно. Но замученной мне казалось, что Катя обвиняет меня в том, что я отказываюсь приложить ее к своей груди.

— Она как будто злится на тебя, — удивился вернувшийся Ярослав.

Вот, не я одна вижу. Значит точно обвиняет. Ярослав взял Катю у меня, наши руки соприкасались на пару секунд дольше положенного. Но сегодня я уходила радуясь этому. Я не могла дать Кате то, чего она хотела, или по крайней мере того, что мне казалось она хочет. Я могла бы заняться сексом со своим бывшим мужем — падать ниже мне было некуда, а секс здорово отвлекал. Но опять же — я боялась, он поймет, увидит, что ко мне пришло молоко. И решит, что я чокнутая. Да, я точно чокнутая.