— все приложили много усилий, чтобы изменить ситуацию с людьми в стенах своего учебного заведения. Не удивлюсь, если господин Круторогов считает себя виноватым в произошедшей трагедии.

Матильда глубоко задумалась, и, надеюсь, мне удалось увести ее мысли из опасного русла. Хотя… Только сейчас до меня дошло: вряд ли она могла предположить, что на самом деле нас с Крутороговым связывает родство! Скорее всего подумала, что известный попечитель увлекся молоденькой ученицей из смертных! Какое унижение! После такого у меня напрочь отбило аппетит, и я лишь вяло ковыряла содержимое тарелки, мечтая скорее убраться отсюда, остаться в своем номере, и спустить пар без свидетелей.

Только вот этой мечте не суждено было сбыться: в театр полагалось явиться нарядной, и Матильда с нашими помощницами перетрясли весь мой гардероб, остановившись на белом платье. Конечно, вряд ли оно могло сравниться с одеяниями дракониц, но у меня все равно не было ничего лучше, да и не полагалось нам, наверное, смертным, затмевать родовитых красавиц.

Собрав волосы в элегантную прическу, прислуживающая нам драконица несколькими штрихами нанесла на мое лицо удивительный макияж, который совершенно не было заметно, но который преобразил мое лицо, сделав его свежим, изящным, нежным и сияющим. Я с удивлением разглядывала свое отражение, подумав, что со дня представления еще не выглядела так красиво.

Накинув теплые накидки, мы запрыгнули в экипаж, и поспешили в театр, хотя из-за предпраздничной загруженности дорог дойти пешком было бы быстрее. Матильда нервно поправляла юбки, и было видно, что предстоящее мероприятие не радует ее так, как полагалось. Во мне же закипало радостное возбуждение: я даже не мечтала увидеть знаменитый балет в лучшем театре, но примерно через час это случится! Благодаря моему отцу, который не может во всеуслышание признать меня, и которого опекунша заподозрила в куда менее благородных намерениях. Да уж, ситуация… Эта мысль капнула ядом в мои сладостные мечты, и остаток пути мне пришлось снова сдерживать слезы унижения.

В итоге я прислонилась разгоряченным лбом к стеклу, и попыталась взять себя в руки. Благо, открывающиеся нам виды изрядно помогли: невольно я отвлеклась от мрачных мыслей, любуясь роскошными усадьбами, яркими площадями, нарядными драконами, гуляющими в центре.

— Сударыня, гляньте сюда!

Я обернулась к Матильде, и увидела из ее окна наш театр. Вереница экипажей стекалась к этому величественному зданию, останавливалась у входа, принимавшего новых гостей, и беспрестанно сменяясь. Нам пришлось минут восемь простоять в очереди, прежде чем мы смогли подъехать к театру. Нашу дверцу открыли, помогли выбраться, пожелали отличного времяпровождения, и впустили внутрь.

Работница театра, источавшая униженное почтение перед семейством в мехах и драгоценностях, перевела взгляд на нас, и он мгновенно наполнился негодующим презрением.

— Данный вход предназначен для избранной публики. На последний ярус поднимаются по отдельным лестницам, вам нужен боковой вход в театр, — выдала она, даже не поздоровавшись.

Лицо Матильды заледенело, приняло такой же презрительный вид, и она молча протянула пригласительные. Глаза женщины удивленно округлились, когда она увидела слово «бельэтаж», но окончательно ее добила подпись господина Круторогова, и указание на то, что мы — его почетные гости. Только тогда она окинула всю нашу компанию, и заметила среди наших прислужниц кровную драконицу. Теперь вид у женщины был по-настоящему жалким.

— Ох, прошу прощения, — пролепетала она на грани слышимости. — Вам сюда, в гардероб, а потом — вверх по лестнице. Добро пожаловать!

Матильда сухо кивнула, и так же безмолвно прошествовала сдавать верхнюю одежду. Я гордилась ее достоинством, и злилась на ту женщину, причем так сильно, что у меня опять задрожали руки. В последнее время это стало происходить все чаще и чаще. Может, это очередной симптом принятия истинного облика, вроде обостряющегося зрения?

Избавившись от верхней одежды, мы в потоке гостей театра поднялись по роскошной лестнице, и оказались в просторном холле, каждая деталь которого кричала о богатстве и притязательности. Мои глаза метались от росписи к лепнине, от лепнины к драпировкам на окнах. В громадном зеркале я увидела себя в окружении драконов, и поняла, что здесь мое место. Я была рождена драконицей, хотя все и пошло наперекосяк, но эти привилегии могли бы быть моими. И я не выглядела бы скромно в простом белом платье: дочь Круторогова, будь она даже недодраконицей, блистала бы лучшими туалетами и редчайшими драгоценностями!

Осознав, насколько глупы мои мысли, я едва сдержала смех.

— Нам сюда, — произнесла наша прислужница, указывая на проем в стене, ведущий ко входам в ложи.

Куда больше мне хотелось погулять по театру, увидеть все его залы, но в основном по нему фланировали мужчины, или целые семьи, но в окружении мужчин. Пожалуй, служанка права, и нам не стоит выделяться. Довольно того, что мы здесь — единственные смертные, все остальные могут разве что ютиться на последнем ярусе, и сюда их тоже не пускают, дабы оградить «благородную» публику от неотесанных людей.

Кинув еще один тоскливый взгляд, я проследовала за опекуншей, и через минуту нас впустили в третью ложу левой стороны. Там уже расположилась полная драконица с пепельными волосами, собранными в изящную прическу. Богатое платье не казалось вычурным или безвкусным, зато украшающие ее драгоценности сразу заявляли о статусе их владелицы.

Наша прислужница представила нас друг другу, мы весьма церемонно поклонились, обменялись общепринятыми фразами, после чего наша новая знакомая Милена Дымова весело подмигнула, и завела непринужденную беседу:

— Благодарю за то, что приняли мое приглашение! Я не люблю смотреть балет в одиночестве, к тому же, насколько я знаю от моего хорошего друга, вы получили премию от Комитета по образованию, вам просто необходимо сие событие отпраздновать! Да и юной сударыне будет весьма полезно развлечься, тем более, я уверена, в Академии только и будут говорить об «Аурелии»! Ах, ну что вы стоите, садитесь! До начала у нас есть еще минут пятнадцать, но вам будет крайне интересно полюбоваться театром с ваших мест!

Наша ложа состояла из трех рядов изящных деревянных кресел, оббитых малиновым бархатом. Самые удобные и почетные места — передние, и мы с опекуншей и госпожой Дымовой с небольшими трудностями (из-за платьев) их заняли. Позади нас устроились все наши прислужницы. Облокотившись о мягкий бортик, я впервые по-настоящему осознала, где нахожусь, и мое сердце оглушительно забилось.

Сцена пока была закрыта легендарным золотисто-красным занавесом, и мой взгляд зацепился за оркестровую яму, где уже собирались музыканты, настраивая свои инструменты. Женщина в черном платье перебирала струны арфы, мужчины пожимали друг другу руки, скрипач недовольно косился на место для первой скрипки. Все эти детали, такие незначительные,