уход совпал с полосой преступлений? А что происходит со мной? Почему я бессилен, как жаба в пересохшем болоте?..

Я уронил голову на руль. Машина завыла дурным голосом. Чернобровый сержант, склонившись у бокового окошка, постучал по стеклу полосатым жезлом.

– Проваливай! Здесь запрещено подавать сигнал!

* * *

У меня сформировался стойкий комплекс неполноценности. Все мои попытки разобраться в сути происходящих в гостинице вещей упирались в непреодолимые барьеры. Я мыслил слишком шаблонно, к каждому преступлению пытался присобачить слишком банальный мотив. Интуицией я чувствовал, что все мрачные дела вращаются вокруг манускрипта, но никак не мог придать этой интуиции ясные очертания.

С каких это пор я возомнил себя талантливым сыщиком? – думал я, распугивая пешеходов и встречные автомобили скоростным полетом своего черного болида. Весь мой "талант" держался на удивительной прозорливости Анны. Не я, а она первой находила неординарные решения для каждой сложной задачи, она несла в себе ту энергию, при помощи которой нам удавалось распутать хитроумные криминальные узлы. В нашем союзе я был лишь мощным и тупым транспортом, а она управляла мной. Оставшись без нее, я сразу понял, чего на самом деле стою.

Для крутых поворотов новосоветского шоссе скорость "опеля" была слишком высокой, и я, не успев затормозить, задел левым крылом бетонный бордюр. Раздался глухой удар, я почувствовал толчок и сразу же перекинул ногу на тормоз.

Ну, вот, говорил я сам себе, выйдя из машины и глядя на небольшую вмятину на аспидной поверхности крыла, ко всему прочему я, оказывается, еще и хреновый водитель. Теперь только остается утопиться или повеситься…

Утопиться или повеситься, мысленно повторил я, возвращаясь за руль. Ничего странного, что эти виды казни пришли мне на ум. Когда топят и вешают людей, живших рядом, невольно примериваешь на себя их участь.

Я заехал на территорию завода шампанских вин, поздоровался и перекинулся парой фраз с главным инженером, заглянул в производственный отдел к знакомой машинистке, купил на складе по оптовой цене два ящика коллекционного шаманского и, невольно оттягивая время, долго пристраивал их в багажнике.

Зачем я обманываю сам себя? – думал я, без надобности открывая и тотчас закрывая крышку капота. Я ведь хочу пойти в заповедник, отыскать в лагере археологов Анну, поговорить с ней, извиниться за грубость. Хочу, но зачем-то ищу повод, чтобы не делать этого. Сердце подсказывает, как лучше, почему же я, как всегда, стараюсь все сделать наперекор ему?

Оставив машину на стоянке, я пристроился к группе экскурсантов и вместе с ними прошел по тропе через можжевеловый лес и поднялся на Караул-Обу. Очарованная открывшимся видом на каменный хаос, дикие бухточки и перспективой южного берега, группа надолго застряла на одной из площадок обозрения, а я, невольно причесываясь и заправляясь, быстро пошел вниз, к пляжу пионерского лагеря, на краю которого раскинулся пестрый палаточный городок.

Я чувствовал себя так, словно шел на свое первое свидание. Я мучительно думал над первой фразой, которую скажу Анне, как только мы встретимся. Можно небрежно кинуть: "Привет, крошка! А что ты здесь делаешь?" Фу-фу! Как вульгарно и цинично это прозвучит! В глазах Анны я буду выглядеть полным кретином. Лучше молча и неспеша подойти к ней, посмотреть на нее глазами, полными любви и нежной грусти… Тоже не то! Так делают киногерои-любовники в мексиканских сериалах. Надо придать себе озабоченный и деловой вид. Подойти к ней быстро и решительно и сказать: "Анна, ты мне нужна!"…

Я поморщился и непроизвольно ударил кулаком воздух. Кто же так говорит – "Ты мне нужна!"? Проявление патологического эгоизма. На эту фразу лучшим ответом станет: "А ты мне не нужен!" Вот тогда посмотрим, как вытянется моя физиономия… Нет, не знаю, не знаю, что ей сказать.

Пока я мучительно раздумывал, в каком имидже себя подать, тропа привела меня к пляжу. На краю невысокого обрыва, поросшего худосочными деревцами, почти не дающими тени, выстроились в ряд палатки. Сверху они напоминали россыпь детских кубиков, покрытых паутиной веревочных растяжек.

Я спустился на территорию лагеря, где были сложенный из больших каменей закопченный очаг, пустые, выцветшие на солнце шезлонги, хорошо знакомая мне белая "сузуки" под рваным тентом, лопаты и кирки с налипшими на них комьями высохшей глины и прочие атрибуты походной жизни. Палатки были пусты, в их уютных и сумрачных утробах, темнели комки спальных мешков и подушек. Я бесцеремонно заглядывал в туристское жилище, разглядывал личные вещи вольных археологов, надеясь узнать среди множества предметов какой-нибудь пустячок, принадлежащий Анне.

Машина была не заперта. Видимо, Уваров не без основания доверился своеобразной противоугонной системе: прежде чем тронуться с места, злоумышленнику пришлось бы снять с десяток веревок, на которых сушились полотенца и спальные вкладыши, привязанных к боковым зеркалам, бамперу и зажатых задними дверками.

Я сел на водительское сидение, покрутил руль, потрогал рычаг коробки передач, потарабанил пальцами по запыленной панели. Салон машины насквозь пропах кислым запахом пролитого шампанского, табаком и женскими духами. Такой застоявшийся запах иногда бывает в кабинках ресторанов.

Неудобно это – руль с правой стороны. Такое ощущение, что ты видишь все перед собой в зеркальном отображении, а левое сидение кажется какой-то странной и нелепой пристройкой к автомобилю.

Я тронул зеркало заднего вида, которого еще недавно не было. Что это? Признак появления в машине женщины?

А вот знакомая вещичка! Я увидел в зеркале золотистый отблеск заколки, лежащей на задней полочке. Черная косичка с вплетенной в нее золотой нитью, и все это затянуто зеленым, под изумруд, ободком.

Я повернулся, взял заколку в руки, рассматривая ее и втягивая носом едва уловимый запах горьких духов "Испахан". Заколка была мне настолько знакома, что казалась моей собственной, и было странно, что она лежала в этой хулиганской машине. А вот и белый костюмчик Анны, аккуратно сложенный и упакованный в полиэтиленовый пакет. Вот небольшая подушка в цветастой наволочке и скрученная в рулон простыня – оригинальный почерк Анны, она всегда складывала постельное белье, как шинель – в скатку. Значит, Анна спит в машине.

Меня скорее обрадовало, чем огорчило это открытие. Конструкция водительского сидения была такова, что его спинка не откидывалась назад, и в лежачем положении в салоне машины мог уместиться только один человек.

После непродолжительного, но довольно хамского