Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Анна легонько толкнула его, он упал на надувной матрас.
— Так лучше смотреть…
Двойная нодья обещала жаркую ночь, и она была такой. Как и следующая. Казалось, они плавились от огня внутреннего и внешнего. Потом кидались в воду, плескались, пугая рыб… Днем гребли на лодке в дальние заводи, ловили судаков на удочки, умело оснащенные Витечкой. Сидели на берегу, и Анна расчесывала светлые волосы своего мужа.
— Какой же ты хорошенький, Витечка, — шептала она.
Здорово, да? — спрашивала она себя. Как здорово, что не она вышла замуж за того… Или, сказать иначе: как хорошо, что она не вышла за того замуж… С ним не было бы так хорошо, потому что Витечку она знает всю жизнь. А теперь она узнала еще одно — ему не нужна ни одна женщина, кроме нее.
Да, это правда. Витечка удивил ее, сильно… Она и предположить не могла, что до нее у него никого не было. За ним бегали девчонки, несмотря на рост и телосложение. Она спросила его, когда они впервые почувствовали вкус друг друга, у нее дома, на диване. Он так решительно брал ее, что она… удивилась, когда он прошептал:
— Ты — первая.
И она, более опытная, чем он, поняла, это правда. Она помогла ему, направила его… И все получилось…
Анна хотела спросить после, как он смог дожить до двадцати одного года и не… Но не посмела, когда услышала:
— Анна, я однолюб.
— А когда ты решил им стать? — Она всматривалась в его довольное лицо.
— Когда я залез высоко на дерево…
— Гм… помню. — Она захихикала. — Твоя мама побежала звонить в пожарную часть. Но ее удержали, ей объяснили, что человек не кошка, которая вопит от страха высоты.
— Я тоже хотел вопить, — признался Витечка.
— Брось. — Она не поверила.
— Ты спроси: от чего? — настаивал он.
— Ну, от чего?
— От любви, — засмеялся он.
— Ты что? Правда? К кому?
— Я увидел, что внизу стоит толпа, какие-то крошечные человечки, не больше оловянных солдатиков. Из всех ты одна была похожа на настоящую.
— Я была самая большая? То есть самая крупная, да? — спросила Анна.
— Ага. И я решил, что ты будешь моей женой. Я тебя никогда и нигде не потеряю.
Она хохотала и целовала его.
— Не потеряешь, — обещала Анна, впиваясь взглядом в небо. Оно было высокое, темное, яркие звезды повторяли свет углей костра… Она думала, что у Витечки или природный талант любовника, или воздержание сохранило ему столько энергии. Ей было хорошо с ним. Ничего похожего на торопливую любовь с тем, который…
Поезд стучал холодными колесами по мерзлым рельсам, Анна чувствовала, что дрожит, мелко-мелко. Как будто передразнивает какую-то вагонную железяку, которая обо что-то бьется. Анна едва удержалась от стона. Она помнила, кажется, все, что было тогда, в счастливом начале их жизни вдвоем. Запах костра, поджаренного мяса на вертеле, запах ночных фиалок, которых было столько на полянах в Разбойном Бору, что, казалось, их по ошибке занесли в Красную книгу, им там не место. Сначала она подумала, глядя издали, что это сиреневое марево от люпина. Но когда подошла ближе и когда каждая пора на коже принялась впитывать цветочную сладость, она подумала, что это свадебный букет.
— Витечка! — закричала она. — Посмотри!
Он тоже не мог поверить. Они глядели друга на друга, Анна прочитала в его глазах вопрос, но покачала головой.
— Нет-нет, — сказала она. — Пускай останутся такими, не примятыми…
Так куда все подевалось? Когда? Почему она все дальше отодвигается от него, отгораживается? Убегает?
Она снова услышала Витечкин вопрос, который он задал ей в последний день перед отъездом из Разбойного Бора.
— Помнишь, что сказал Данила?
— Он много чего говорит, — бросила Анна.
— Он сказал, что посеянное на растущую луну хорошо растет.
Она засмеялась.
Но в те две недели они ничего не посеяли. Вернее, то, что посеяли, не взошло.
Потом началась обычная жизнь. Отец Витечки устроил ее на звероферму, что в пятнадцати километрах от Суходольска.
— Ты бросаешь меня в городе? Одного? — спрашивал Витечка.
— Я буду ездить туда и обратно, — обещала она.
— Ради меня, да? — тихо спрашивал он.
— Ну… да, и ради тебя тоже, — отвечала Анна.
— А ради чего не «и»? — спросил он.
— Не поняла. — Она помотала головой.
— Ты сказала, «и ради тебя тоже».
— А, ты об этом. — Она отмахнулась. — Должна же я мыться по-человечески каждый день.
— Понял, — насмешливо сказал он. — Ради ванны и меня тоже. — Он ссутулился и вышел из комнаты.
Но Витечка не умел долго дуться, поэтому через десять минут он просунул голову в двери кухни и спросил, улыбаясь:
— Чем меня покормят?
— Блинами, если хочешь.
— Хочу.
Он догадывался, почему Анна согласилась работать с енотами на звероферме. Он не мог удержать ее. Там она будет получать гораздо больше, чем в городе. Анна работала лаборанткой на кафедре зоотехники в сельхозинституте. Лаборант, даже с перспективой стать преподавателем, — ерунда для нынешней жизни даже в Суходольске. Сам Витечка работал в том же институте, только на факультете механизации, инженером. Ему платили чуть больше, чем ей. Он неплохо разбирался в компьютерах, но те, кому он помогал, тоже сидели без денег.
Анна тогда напекла блинов, они были необыкновенно тонкими, как паутинка, и не рвались.
— Ты так любишь енотов? — спросил Витечка.
— Я писала о них диплом. На практике мы с Данилой проводили учет. Они мне на самом деле нравятся. Раньше енотов на ферме не разводили. Только норок и лисиц. Но сейчас они вошли в моду.
— Ясно. — Он кивнул. — Хотел бы я быть твоим енотом, — засмеялся он. — Может, приготовишь мне клетку?
Анна усмехнулась.
— А вот эта тебе не подходит? — Она обвела руками комнату.
— Подходит, когда ты здесь, — сказал он.
— А я здесь.
Но Анна не могла каждый день приезжать домой. Автобусы ходили плохо, особенно зимой, рано темнело — в декабре в Суходольске вечер уже в три часа дня. Город перевели на московское время вопреки природе, он подчинился, а природа нет.
Они жили почти врозь. Такой брак, потом услышала она, называется гостевой. Сперва она удивилась, а потом подумала: как точно. На самом деле, она живет на звероферме, приезжает в город как гостья. И он к ней. Нечасто.
Может быть, причина еще и в том, что она единственный ребенок в семье, а говорят, что такие люди — трудоголики от природы. А Витечка — второй ребенок в своей, он обречен в паре с такой, как она, оставаться на вторых ролях.