Я никогда не знала, о чем говорить с бабушкой, да и она не проявляла ко мне интереса, даже когда, по маминой просьбе, я записала ей DVD-диск с самыми удачными моментами из бабушкиного любимого телешоу «Барахольщики». Всегдашнее сонное безразличие спало с нее только однажды, в 2007 году, когда мама упомянула про колледж: бабушка Маргарет тотчас же спросила, когда я уезжаю на учебу, и стала выяснять размеры моей спальни: влезет ли туда ее здоровенный топорной работы шкаф. В поезде, по дороге домой, мама рассказала, что после того как умер дедушка, бабушка Маргарет надеялась переехать жить к нам, хотя, побывав в нашем доме на Левертон-стрит в первый и последний раз, сама убедилась, что там всего две спальни. Бабушка Маргарет считала, что мама должна была выйти замуж во второй раз: тогда у нас был бы дом побольше, где нашлось бы место и для нее. Бабушка также «не одобряла», что мама растила меня без отца.

В наш следующий приезд бабушка Маргарет узнала, что ни в какой колледж я не уеду, и расстроилась. Мы пили чай, и я потянулась за третьим печеньем, а она выхватила коробку у меня из-под носа и заявила, что я и без того толстая. «Ты ей во всем потакаешь, – напустилась она на маму. – Что за странная девочка. И толстая вдобавок. Тебе никогда не удастся сбагрить ее с рук». Обычно мама была с ней мила, но тогда разозлилась и выпалила, что никогда не стремилась «сбагрить меня с рук», и если «потакать» ребенку означает проявлять любовь и принимать его таким, каким он есть, то она будет потакать мне и дальше, пусть бабушка даже не сомневается.

Позже поездки в Кент стали маме не под силу, а о том, чтобы бабушка Маргарет приезжала к нам, не могло быть и речи. Она даже на похороны не пришла. Прислала записку – прочесть над гробом. «Сьюзен была хорошей дочерью, со множеством разносторонних интересов. Несмотря на многообещающую юность, взрослая жизнь Сьюзен сложилась иначе, но моя дочь стойко переносила тяготы, выпавшие на ее долю, довольствуясь тем, что ей оставалось в сложившихся обстоятельствах». Стоит ли говорить, что я не стала это читать.

Я настолько ушла в себя, что работала ножом все медленней, пока совсем не остановилась, не дорезав морковь до конца. Голос Дейдры прервал мои мысли.

– Пошевеливайся! – сказала она и легонько потрепала меня по плечу.

Оглядевшись, я увидела, что остальные закончили свою работу. Над костром повесили большие котлы, из которых валил пар. Я очнулась и быстро дорезала морковь. Пока рагу готовилось, все расселись на земле у костра, покуривая крохотные сигареты, которые то и дело гасли. Энни пошла переодеть младенца, а я присела рядом с седым стариком в мятой панаме, которого спрашивала о Тессе во второй день своего приезда. Напротив меня сидела какая-то пара, но в мерцающем свете костра я не смогла рассмотреть их лица как следует.

– Привет! Как дела? – обратился ко мне мужчина, сидящий напротив, и повернулся к своей спутнице. – Знаешь, она ехала сюда на такси от самой Гранады!

Очевидно, моя известность среди здешних сводилась в основном к этому.

– И сколько с тебя взяли? – снова спросил мужчина.

Я ответила, и после сакраментального присвистывания и размахивания руками он обратился к подруге:

– Помнишь, как в прошлом году одна герла вызвала сюда такси и укатила в Гранаду?

При этих словах я моментально насторожилась, вспомнив о Тессе, которую видели в Альгамбре.

– Когда это было? – спросила я.

В августе, ответили они.

Тогда я дала им фотографию Тессы, и, посовещавшись, они сошлись во мнении, что, вполне возможно, это та самая «герла».

Наконец-то самый определенный ответ за все время поисков! Из дальнейших расспросов выяснилось, что прошлым летом, когда они приехали в коммуну, Тесса уже жила здесь, а через несколько дней после их приезда вызвала такси и отправилась в Гранаду. Затем она вернулась, прожила в коммуне еще около недели и уехала. Куда – никто не знает. Как я и думала, она поставила свою палатку чуть поодаль основного лагеря. Однако при этом не держалась особняком: напротив, вела себя открыто и часто появлялась на главной поляне.

Я спросила, о чем они с ней разговаривали.

– Говорила она мало, все больше молчала, – заметил мужчина.

– Она сказала, что у меня красивые бусы, – вмешалась его подруга.

– А как она себя вела? – не отступалась я.

Женщина пожала плечами.

– Она была… шанти.

Оказалось, на языке хиппи это значит «умиротворенный и счастливый».

Потом она добавила:

– Вспомнила. Ее звали Джоан.

Женщина говорила с сильным акцентом, и мне послышалось «Джон».

– Это же мужское имя.

– Нет-нет, – и она повторила по слогам: – Дж-о-а-н.

Если помните, так звали кошку Тессы – ту, что убежала. Но я не обольщалась, ведь это могло оказаться совпадением. Вдобавок это не приближало к разгадке исчезновения Тессы. Тем не менее, получив внятное подтверждение ее личности, я с удовлетворением отметила, что оказалась права, решив искать ее следы в коммуне.

Парочка заговорила о чем-то своем, а я перевела взгляд на огонь. Мне всегда нравилось смотреть на пламя, и я часто разводила костры на заднем дворе нашего дома на Левертон-стрит. Сейчас я наблюдала, как в углях пекутся клубни картофеля, как жухнет и чернеет их кожура. Вокруг собралась масса народу, все громко болтали на разных языках, заглушая вечный перестук барабанов и гитарное треньканье. Какой-то тип дул в длинную полую палку, которая издавала свербящее гудение.

Наконец рагу поспело, все вскочили с мест, схватили заблаговременно принесенные миски и столпились вокруг котлов. Мне никто не сообщил заранее, что необходимо принести тарелку, но Энни дала мне одну из своих. Подождав, пока наплыв немного спадет, я подошла к раздающему и попросила крошечную порцию рагу и три куска белого хлеба. Расположившись рядом с Энни и Мило, я поднесла ложку ко рту, как вдруг Дейдра громко запела, не раскрывая рта. Получилось что-то похожее на «Омммм».

– Оммм, – подхватили все хором и выкрикнули: – Спасибо за пищу!

Изначально я намеревалась быстро поесть и удалиться в свою берлогу, но оказалось, что сидеть вместе со всеми было приятно. Стемнело, и многие натянули кофты с капюшоном, как у меня, от чего как будто сделались ближе, чем днем, когда расхаживали полураздетыми. Помню, я огляделась вокруг и подумала: а хорошо сидеть вот так, смотреть на людей, на их лица, освещенные пламенем. Мне показалось, что мы – не случайные незнакомцы, приехавшие из разных стран, а соплеменники, расположившиеся на ночь перед долгой дорогой или битвой. Вокруг носились дети, скармливали рагу собакам (собаки его выплевывали). Над горизонтом низко висела яркая полная луна. Мерцали звезды, как будто передавали световые сигналы морзянкой. В костер швыряли свежую апельсиновую кожуру, от чего разносился приятный запах. Вскоре я уловила и другой – сладковатый и тошнотворный. Все, кроме меня, курили наркотики, даже Энни сделала одну затяжку. Бандит хвастливо демонстрировал соседу нечто похожее на сладкую вату зеленого цвета, от которой резко пахло.