Я перевела дыхание.

Мы разбили лагерь на краю оврага. Здесь было относительно чистое место: в овраге лес редел. Появился ветерок, снёс мошкару, развеял туман, и все увидели, что на противоположной стороне оврага белеет круглая башенка с широкими зубцами на крыше.

— Что это, ваше величество?

Оберон разглядывал башенку из-под ладони:

— Эх, Лена… Будь я моложе да будь нас всех немножко меньше — я бы, честное слово, основал бы Королевство там. Очень хорошее место. Даже странно — посреди такого леса, и такое спокойное, такое чистое место…

— Там живут?

— Пока нет. Но обязательно поселятся.

— А кто построил эту башню?

— Никто. Такие белые башни — как маяки, они дают нам знать: здесь благосклонен к нам тонкий мир…

— Как это? Она сама выросла, что ли, будто дерево? Такое бывает?

— Бывает. — Оберон всё ещё смотрел через овраг. — Эх, Лена, где мои тринадцать лет? Или хотя бы двадцать? А?

— Вы совсем не старый.

— А кто сказал, что я старый? — Оберон рассмеялся. — Но я и не молодой, вот в чём беда. А ты уже ужинала?

Трудно заснуть, когда над ухом то и дело кто-то орёт «Смэ-эрть!». Кажется, смертоношам нравилось над нами издеваться: они специально дожидались, пока человек заснёт, и тогда орали ему в ухо. Приходилось, ругаясь, вскакивать, хватать посох, стрелять в темноту — а чёрной птички к тому времени уже и след простыл, она потешалась над нами в ветвях ближайшей ёлки. Кончилось тем, что мы с Гарольдом под руководством Ланса накрыли лагерь звуконепроницаемой сеткой.

Сетка держалась до утра. И странно было видеть молнии, пересекающие всё небо, и не слышать при этом ни звука.

— М-да, — задумчиво сказал Гарольд. — Сегодня мы далеко не уйдём.

Оберон, как и в прошлый раз, укутал лагерь радужной защитной плёночкой. Дождь молотил по нашим палаткам, по наскоро срубленным еловым шалашам. Грустили мокрые лошади. Шевелилась опавшая хвоя — это лезли, разрыхляя почву, остроконечные белые грибы на тонких ножках. Каждый гриб глядел на нас выпученным, белесым, мёртвым глазом. Их топтали, сбивали, сжигали посохом, но они всё равно лезли и глядели.

Всё Королевство провело этот день у костров. Я сидела, нахохлившись, между Эльвирой и Гарольдом, слушала разговоры и старалась не смотреть наверх.

Потому что утром я видела смырка — огромную многопалую ладонь, потянувшуюся с неба ко мне. Именно ко мне; ладонь раскрылась, собираясь схватить меня в горсть, но наткнулась на радужную плёнку Оберона и убралась опять на грозовое небо.

Одна была польза от ливня и грозы: смертоноши больше не орали.

Замучили они совсем. Честное слово.

— Лена? Лена, вы спите?

Мне как раз снилась мама. Как она ласково будит меня, гладит по щеке, и ладонь её пахнет знакомыми духами. Будто она одета как на праздник, улыбается, зовёт: «Леночка, доченька, вставай…»

— Лена!

Я села, перехватив поудобнее посох, готовая сбить с лету всё, что движется.

— Лена… Это я! Александр!

Я протёрла глаза. Посмотрела ночным зрением: действительно, полог шалаша был приоткрыт, в дверях стоял на четвереньках принц. Верхняя половина его была в шалаше, нижняя — снаружи.

— Лена, — шептал он, — пожалуйста… Надо поговорить.

— Ночью? — спросила я сварливо. Мне было обидно и грустно, что мой сон оказался только сном. Да, этой ночью я хотела к маме, как последняя детсадовка. И мне было досадно, что принц меня разбудил.

— Другого времени не будет… Выходите, больше нет дождя.

Сопя, как Гарольд, я выбралась. Огляделась…

С меня моментально слетел сон.

Ночное небо сияло. На фоне звёздных скоплений тянулись друг к другу руки-ветки. Было тихо, торжественно тихо, и от того, что этот мир такой прекрасный, у меня слезы навернулись на глаза.

На дне оврага лежал туман. Он был очень плотный, его верхние слои казались поверхностью молока в блюдце. А над туманом, на другой стороне оврага, светилась башенка. Вот прямо-таки светилась — как звёзды.

— Лена… — еле слышно бормотал принц. — Сейчас Гарольд на страже, но он следит за лесом, а не за лагерем… Я вас прошу: храните в тайне наш разговор. Что бы там ни было, что бы вы ни решили — никому не говорите. Поклянитесь.

— Клянусь, — сказала я и тогда только вспомнила, что говорил мне король насчёт клятв. — А… что случилось?

Из-за ствола большой ёлки вышла Эльвира. В свете звёзд она была бледной и такой красивой, какой прежде я её не видела. В волосах у неё блестели жемчужные капли — венец? Диадема? Или просто капли дождя с необсохших еловых ветвей?

— Случилось вот что. Мы с Александром хотим… вернее, мы твёрдо решили… Основать своё Королевство. Новое. Молодое. Вы слышали, что сказал вчера Оберон?

— Что?

Эльвира протянула руку к белой башенке на склоне оврага:

— Это место для нас, Лена. Это наш единственный шанс. Маленькое Королевство в дремучем лесу.

— Но там же никто не живёт!

— Там поселятся. Стоит нам с Александром занять это место, стоит увенчать головы коронами, хоть бы они были из шишек, и сесть на троны, хоть бы они были из пеньков, — и на другой же день здесь поселятся новые люди. А Оберон со своими пойдёт дальше, найдёт место, пригодное… И рано или поздно признает, что Александр ничем не уступает ему. Когда из нового могучего Королевства придут к нему послы… Он поймёт! Он поймёт, что его сын достоин его славы! Так будет, Лена, ну разве это не справедливо?

— А… вы уже говорили с Оберо… с его величеством?

Эльвира и принц переглянулись.

— Лена, — глухо сказал принц. — Он нас не отпустит. Он не верит в меня.

Я, кажется, слегка побледнела. Во всяком случае, щёки стали холодными.

— Но… вы же не можете… без его разрешения? Его надо как-то уговорить?

— Его не уговоришь, — твёрдо сказала Эльвира. — Поймите, Лена: Оберон признает только одного короля. Себя. Сама мысль о том, что кто-то ещё может претендовать на это звание…

— Я ведь не хочу его свергать! — Принц сцепил ладони. — Мне не нужен его трон! Мне нужен мой собственный…

— Мы уйдём без разрешения, — шёпотом сказала Эльвира. — Вот, слово сказано. Если вы сейчас пойдёте и донесёте королю — вполне возможно, нам отрубят головы.

— Нет. — Я даже засмеялась. — Он же никак не наказал тех принцесс, Алисию и Ортензию!

— Ш-ш-ш! — Эльвира испуганно глянула по сторонам. — На этот раз речь идёт не о капризе. Речь идёт о настоящем расколе, настоящем бунте… как их понимает король. Это серьёзно, Лена.

Она так это сказала, что я вдруг поняла: да. Серьёзно.