– Я смогу продолжить службу?

    – После соответствующей переподготовки, – ответил доктор. – Впрочем, решать не мне. Решать будет специальная комиссия...

    – То есть, – медленно выговорила я, – сейчас я запросто могу вылететь на гражданку? Вдогон к психокоррекции?

    – Можете, – вздохнул врач. – Не буду врать. Можете. Я дам, конечно, своё заключение, и ваше желание продолжить службу будет учитываться, но...

    Кулаки сжались сами собой. Как несправедливо! Я же только начала... это же всего лишь вторая моя миссия... и на тебе, получи, распишись и радуйся! Комиссуют по ранению. Жирный крест на любой профессии, относящейся к армии. Куда я пойду? Обратно в госпиталь? Или в ассенизаторы?..

    – Не хочу вас обнадёживать, – сочувственно сказал доктор, внимательно за мной наблюдая. – Но, возможно, контроль над паранормой восстановится. Пирокинетики в таких случаях действуют на интуиции. У них нет, и не может быть опыта и знаний целителей, но иногда им удаются совершенно невероятные вещи. С медицинской точки зрения я имею в виду.

    – Спасибо, доктор, – сказала я. – Я... я поняла...

    Я поняла, что не хочу на гражданку. Что любой ценой буду цепляться за службу. Нечего мне ловить в гражданской профессии, нечего! Лишусь паранормы? Да ну и пусть. Хмельнёва, к примеру, добровольно прошла серию понижающих операций, чтобы избавиться от телепатического генокомплекса и вернуться в свой заражённый дом. Чтобы выгнать оттуда врага. Чтобы жить. Она смогла, смогу и я.

    А как натуральнорождённые живут и служат. Та же Патока, та же Чисвиропи с подругами. И все остальные.

    ... Но стоило только представить себе солдата– пирокинетика, утратившего все плюсы своей паранормы, но сохранившего все её минусы... недолгую жизнь, например.

    ... лишившегося смысла всего своего существования: Службы...

    Мороз по коже.

    Стенка 'заросла' сама собой. Случаи утраты контроля над разрушительной паранормой психокинеза не так редки, как хотелось бы. Поэтому в лазаретах всё продумано. И когда я во сне вскинулась с криком от кошмара, тут же забытого, стены приняли на себя удар и выдержали его. Я не помнила, что мне снилось, только руки дрожали. Смотрела, как интерьер палаты сам себя зализывает, и даже слёз не было. Конечно, доктор прав. Паранорму нельзя оставлять без контроля. Выжечь, и чтоб следа от неё не осталось, раз уж нельзя подчинить себе снова.

    Скорее бы уже пришёл капитан Огнев, и всё закончилось бы. Пройду переподготовку, и снова вернусь в строй. На гражданку меня не отправят, в это я верила.

    Но первым в гости ко мне пришёл не Огнев, а Борис Хмельнёв.

    Вот уж удивил. Справился о здоровье. Видно, не знал, как разговор начать, и повод показался удачным. Я ответила, что, мол, всё в порядке, скоро выпишут.

    – Я рад, что вам удалось выжить, комадар, – сказал Хмельнёв. – Моя дочь говорит о вас только в превосходных степенях, и я ей верю.

    – Алеся – хороший солдат, – ответила я. – С ней надёжно. Спине тепло, когда она рядом. А вы... вы восстановились в инфосфере Федерации, Борис Игнатьевич?

    Подтекст вопроса: я хотела поговорить с капитаном Великовой. Пусть даже через Координатора Хмельнёва...

    – Нет, – он качнул головой. – Тяжело было пережить обрыв планетарной инфосферы, но у меня был Долг, и в первое, самое трудное, время это помогло сильно. Потом я привык. За девять лет привык к одиночеству, к тишине, к автономному режиму принятия решений. Поддержка маяка для струны гиперпрокола чётко показала мне, что за утраченным лучше не гнаться. Всё это было очень сложно выдержать, вы же это понимаете. Я слышал, что вы можете больше не вернуться на службу...

    Я села прямее. Откровенный разговор, что ни говори. Но... Хмельнёв заслужил.

    – Пока рано ещё об этом говорить, – сказала я. – Но, возможно, и вправду медкомиссия спишет меня по ранению.

    – Вот и хорошо, – энергично сказал он.

    Я почти увидела, как он, довольный, мысленно потирает руки, и не удержалась от сарказма:

    – Добрый вы человек, Координатор!

    – Прагматичный, – поправил меня Хмельнёв. – Вы ведь тогда можете остаться здесь, на Вране. Нам нужны надёжные люди. Я ещё нескоро отвыкну вздрагивать при звуке шагов за спиной. Лара была..., – он осёкся.

    – Что с ней? – выждав паузу, спросила я.

    Он пожал плечами:

    – Поймали, допросили, расстреляли. Что ещё– то с нею могло статься... Она всерьёз верила, что спасает! Представляете? У неё близкие погибли при штурме Обручей, и она почему– то решила, что если бы город был бы сдан без боя, то её дети и внуки выжили бы. Носила в себе это убеждение. Считала, что с врагом можно и нужно договариваться, и на его условиях. Лишь бы не умирали дети...

    – Вы говорили, что подозреваете её, – припомнила я. – Что произошло на Ирисной поляне?

    – Ирисная поляна – это открытое место перед входом в наши пещеры. Мы устанавливали там пальчиковые мины... Кстати, сами их производили, прибор нехитрый. На днях, перед вашим приходом, попался нам один... Очень уж я с ним поговорить хотел по душам, он мне все нервы вымотал, достал. Попался наконец– то. И – сбежал! Именно через Ирисное поле; вывод – знал, как пройти. Вообще, много странного в том побеге было. И, если вдуматься, в самом появлении этого парня в наших пещерах – тоже. Потом ко мне подошла эта девочка, Найдёна...

    – Софрау Иларилиа, – уточнила я.

    – Да. С книжкой. Эсперанто– русский словарь, мы таких много отпечатали перед тем, как... Откуда она эсперанто знала?

    – У них генетическая память, – объяснила я. – Кто– то из её прямых предков, может быть, даже не один, а несколько поколений, имели отношение к Земной Федерации... Знание языка всплыло при втором каскаде пробуждения наследственной памяти. Это всё довольно сложно объяснить... В общем, у них ребёнок становится взрослым только после того, как воспримет наследственную линию кого– то из старших. Необязательно родителей, к слову говоря. Память может придти из неимоверной глубины поколений, за сотни лет до нашего времени. Вот этой девочке досталось в числе прочего знание эсперанто...

    – Удивительный народ, – сказал на это Хмельнёв. – Жаль, что они пришли к нам врагами...

    – Жаль, что они пришли раньше нас, – ответила я. – Жаль, что вообще пришли! На них на всех лучше всего смотреть издали и через прорезь прицела. Целее будешь.

    – Это верно...

    Софрау пыталась что– то рассказать Хмельнёву, предупредить о какой– то опасности, и Широкина их застала. Софрау, по словам Хмельнёва, сбежала в страшном испуге. И пропала. Несколько дней её не было, никто не видел, куда она делась. А Лариса Михайловна заговорила об операции. Что вырастила кохлеарные импланты, и что неплохо бы попробовать, хуже– то девчонке всё равно уже не будет. Нфо совпадение царапало своей странностью: попытка девочки рассказать о какой– то опасности, появление Широкиной, побег...