— Вы не можете так поступить! Вы мне обещали! — выкрикнул Бран, глядя в отстраненное лицо Морлея.

Но Конунг, казалось, вовсе не хотел слышать криков, мольбы, а уж тем более упреков, обращенных в его сторону.

— Ежели я не казню его, моя власть и мое влияние на Топь и ее жителей может с легкостью прекратиться. А я этого совершенно не желаю, — добродушно ответил Конунг, будто казнь для него была чем-то совершенно обыденным, не требующим особого внимания и эмоциональной отдачи. — К тому же у тебя остаются трое товарищей, как и вопросов. Это совершенно удивительно, не правда ли? — хохотнул Морлей так громко, что по шатру прошлось гулкое эхо.

Фиц открыл рот в попытке закричать, но слова никак не могли сорваться с его тонких, иссушенных жаждой губ. Он вертел головой, всхлипывал, пытался дергаться в попытке освободиться из лап стражей, но все было совершенно напрасно. Неожиданно юноша заплакал. Слезы стекали ручьем с его окровавленных щек, катились по лицу и разбивались о каменный пол огромного, залитого светом шатра. Затем резко, словно отчаявшееся дикое животное, он ненавистно впился взглядом в сконфузившего и потерявшего всякие силы Брана. Фиц ненавидел его всей своей душой, желал ему смерти и ужасных мук, но почему-то это чувство обратилось против него и вскоре должно было лишить его не только какой-либо силы, но и жизни.

— Этого ты хотел?! Хотел моей смерти, поэтому напал на меня с кулаками! Ты такой же, как и вся твоя проклятая семейка! Как и твоя мать, которая даже не захотела воспитывать тебя! Скажи хоть слово, ты, отброс! — выкрикивал Фиц, даже не стараясь притупить полыхающие внутри него эмоции.

— Увести! — приказал Морлей, махнув огромной рукой в сторону выхода.

Стражи вмиг повиновались ему, взяв обоих юношей под руки. Брана отвели обратно в оставленную им клетку, а Фица — в сырое подвальное помещение, дабы он не посмел сбежать от неминуемой кары.

Когда Бран поведал товарищам о случившемся, с их лиц несколько минут не сходило выражение праведного ужаса и шока. Впервые он увидел то, как проявляется истинное человеческое страдание. Арин рыдала, носилась по клетке и просила Каппу освободить ее. Ниса умолкла и таращилась в угол. Девин лишь угрюмо поглядывал на Топь из-под тени густых каштановых ресниц.

— Мы не можем так это оставить, слышишь?! — Девин схватил Брана за узкие плечи и стал с силой трясти. — Что нам делать?! Как нам его спасти?! — выкрикивал смуглый юноша, стараясь сохранять душевное равновесие, но у него совершенно не выходило.

— Я не знаю, — с сожалением выдохнул Бран и, опустив голову, стал размышлять над тем, что в этой ситуации вообще возможно было сделать.

Ответ пришел не сразу, он витал где-то в глубине его сознания, а юноша тщетно пытался за него ухватиться. Часть его души, которая была склонна к проявлениям искренности, любви и прочего человеческого, подсказывала ему молить Конунга о пощаде, а если это не поможет, то смириться с ожидаемым Фица наказанием. Но другая его часть, именно та, которая и спровоцировала в нем желание растерзать Фица на месте, говорила совсем иное. Она манила к себе, вязко шептала на ухо и призывала юношу отречься от всего земного, идти по головам.

Просидев безмолвно несколько долгих, мучительно тянувшихся минут, Бран встал и стал расхаживать взад и вперед, стараясь не только закрепить найденную им мысль в подкорке, но и развить ее, дать ей крепкую опору: четкое начало и не менее четкий конец. Решение было принято, оставалось лишь поведать обо всем своим товарищам, которые до сих пор не могли прийти в себя.

— Эй, Каппа! — выкрикнул юноша, обращаясь к задравшему нос лягушонку. — Принеси нам еды, мы очень проголодались.

— Может быть, еще с опахалом постоять возле тебя? Ну уж нет! Ужин есть ужин, и вы будете ждать его, как и все остальные, — ворчливо заявил Каппа, скрестив руки на груди.

— Ну тогда я расскажу Конунгу Морлею, что ты меня ослушался. Знаешь ли, завтра состоится казнь и, возможно, не одна, — загадочно сказал Бран, внимательно изучая испуганного лягушонка взглядом. — Так что? Принесешь нам поесть?

Каппа с раздражением посмотрел на Брана, затем, пихнув плоской ступней лежащий рядом камень и ворча себе под нос, отправился за снедью.

Когда лягушонок скрылся в тумане болотного городка, Бран подошел к своим товарищам и важно произнес:

— У меня есть план. И сейчас вы должны очень внимательно меня выслушать. Арин, прошу тебя, перестань кричать и плакать, это мало чем может помочь, — заключил Бран, трогая пальцами ссадины на своем потрепанном после боя лице.

Он очень подробно, не упуская ни малейшей детали, рассказал им, что именно нужно делать для того, чтобы освободить Фица, а затем всем вместе покинуть Топь.

— Но разве это возможно? — возразила Ниса, с надеждой глядя на воодушевленного Брана. — Он же начнет кричать и…

— Не начнет, поверь мне, я знаю кое-что, что поможет нам его приструнить, — ответил Бран, с опаской озираясь по сторонам.

— Честно говоря, план ужасный, — заявил Девин, покачав головой. — Но выбора у нас нет. Будем действовать.

Подростки расселись каждый в свой угол и стали изображать скорбь и печаль, которую им принесло известие Брана. Когда Каппа подошел с огромным подносом к клетке, подростки лишь слегка пошевелились, но не смели подняться со своих мест.

— Еда! Эй, совсем, что ли, оглохли? Говорю, еды вам принес! — недовольно воскликнул Каппа, потрясая благоухающими блюдами на подносе. — Тут колбаса из оленины, свежие потрошки и корнеплоды. Налетайте, пока я сам все не съел.

— Слушай, Каппа, не будешь ли ты так любезен разделить с нами эту трапезу? — обратилась к лягушонку Ниса, стараясь не выдавать своим видом того, что в действительности они замышляли.

— Ну уж нет! После сегодняшнего я и сам боюсь вас, людишек. Не знал, что вы на самом деле опасное зверье. Догадывался, конечно, но чтоб настолько, да еще и своими собственными глазами увидеть! — воскликнул лягушонок, выпучив свои огромные шаровидные глазницы, наглядно демонстрируя свой страх и ужас заключенным под стражу ребятам. — Так что упаси меня Конунг от такой проказы.

— Но, Каппа, у нас в Ардстро так принято. Понимаешь, когда по близким проводят поминки, то собирают из деревень всех самых умных, самых красивых и самых влиятельных господ — без них поминки не имеют никакого смысла, — заискивал Бран, стараясь надавить на чувства. — А здесь только ты, Сар и Конунг самые почитаемые, самые богоподобные господа. Так что мы и решили, что без