и любящих знание как таковое и не пытающихся на нем нажиться, людей, не ведающих мучительных сомнений. Наверное, в подобном обществе я научилась бы лучше выражать свои мысли, потому что в голове у меня постоянно роилось множество идей. Мне очень не хватало умения доходчиво объяснить то, что я думаю, — обычно с губ срывалось что-то резкое и грубое, и лишь разговоры с Элизабет были для меня отдушиной. Редкие письма к Генри распутать клубок беспокойных идей не помогали.

Я вновь возвратилась на Плевки, туда, где четыре года назад произошел мой «триумф», но только теперь я искала не чудовище, а покоя. Надо мной нависли тяжелые сизые тучи, готовые вот-вот пролиться на берег дождем, но в окрестностях Златоглавого Утеса[6] вовсю светило солнце, а трава отливала изумрудом, словно молодые буковые листочки.

Неужели это и есть мой удел? Трудиться до изнеможения под черными тучами, вдали от залитых солнцем зеленых полей, до которых мне никогда не добраться? Быть своего рода диковинкой? То ли девочкой, то ли уже женщиной, обнаружившей... Что?.. Одну из Господних ошибок? Что если других таких находок больше никогда не будет? Что если рыбоящер — единственное чудовище, погребенное среди скал?

И все же чутье подсказывало мне, что это не так. На ту же мысль наводили мои научные изыскания и разговоры с Элизабет, вот только доказать это будет нелегко. Придется пожертвовать все свои силы и юность, но ради чего? Ради того, чтобы слава досталась другим?

Среди темных туч надо мной замаячил просвет, и вдруг откуда ни возьмись внутри всколыхнулось знакомое предчувствие — ощущение, что вот-вот случится нечто важное, произойдет какая-то перемена! Я почувствовала на себе отцовский взгляд и обернулась.

Но его нигде не было.

А потом вдалеке послышались шаги и частое дыхание собаки. Я вытянулась, чтобы лучше видеть, кто отвлекает меня от мыслей и от работы.

Ко мне шел рослый светловолосый незнакомец со спаниелем на поводке. По виду это был совсем еще щенок, притом непослушный: он тянул хозяина вперед, шаловливо кидался то туда, то сюда, путался у незнакомца под ногами.

Во мне вдруг вспыхнуло раздражение. Это мой пляж. Мое убежище. Беспечным юношам с еще более беспечными псами здесь делать совершенно нечего!

— Мэри! Неужто не узнала меня? — спросил незнакомец.

Я тут же безошибочно распознала этот голос, хотя он был немного грубее и ниже, чем тот, к которому я привыкла. Генри!

Генри подошел ко мне с широкой улыбкой на загорелом лице. Он хотел было меня обнять, но я вовремя отпрянула. Меня обуревала лавина непрошеных чувств: радость, восторг, гнев, недоверие.

Я глубоко вздохнула.

— Так, значит, ты вернулся, — начала я, пока щенок обнюхивал мое платье, стегая нас своим пушистым хво­стом с такой силой, что мы чудом удерживались на ногах.

— Ага. Но, боюсь, ненадолго.

Он попытался удержать мой взгляд, но я отвела глаза и посмотрела на море.

— Взял отгул, да?

— О боже, нет, конечно! Меня выгнали! — Тут он заговорил раскатистым, низким и самодовольным голосом. — «Молодой человек! У вас хромает дисциплина. Служба в этом полку не для вас. Больше мы вам ничем помочь не можем. С военной карьерой можете распрощаться». Как рад я был это слышать, Мэри! Ты бы знала! Больше никаких падений Трои! Больше никаких построений, никакой муштры и прочей чуши! Да и потом, война кончилась, я им больше ни к чему! Бонапарт побежден, а я свободен! Совсем как ты! И, как и ты, собираюсь исполнить свою мечту!

Я не сдержала печального смеха. Мечта! Да что он вообще знает о моих мечтах? Грезы — удел дураков, на худой конец, тех, кто спит, и все же я прикусила язык и промолчала.

— Хочу при первой же возможности присоединиться к Геологическому обществу Лондона! — поведал он. — Предлагаю и тебе это сделать! Общество новое и очень прогрессивное. Мы многого сможем достичь, Мэри! Ты как никто заслуживаешь стать его членом! Ты ведь теперь знаменитость! Баклэнд — знаю, вы уже знакомы — часто говорит о тебе и очень тебя уважает, а я нежусь в лучах твоей славы, ведь я не просто ученик самой госпожи Эннинг, но и ее давний друг.

Нежится в лучах славы, значит. Впрочем, это вполне в его духе: Генри всегда был похож на щенка, что ластится у ног в ожидании, когда его погладят, как ластился теперь его спаниель, повизгивая, извиваясь, неустанно виляя пушистым хвостом. И все же в глубине души я была рада нашей встрече, несмотря на всю глупость представлений Генри о моей славе.

— Присоединиться к этому твоему обществу? Что за чушь! Да я скорее унаследую огромное состояние и получу титул леди! Что же до моей славы — это все твои фантазии! — ответила я полушутя, но не без горечи.

По лицу Генри пробежала тень тревоги.

— Но с тобой ведь советуются ученые люди! Я знаю! А в Лондоне до сих пор судачат о твоем ихтиозавре…

— Его нашел Джозеф, — поправила я.

— Череп — да, но ведь и ты, и я, и Баклэнд знаем, кто отыскал остальные кости.

— Пусть так, но никуда вступать я не собираюсь, вот еще глупости! — продолжила я, вновь ощутив острую обиду на несправедливость моего положения. — Эти богатенькие всезнайки съезжаются сюда из своих Лондонов, Оксфордов и Кембриджей и обгладывают мой мозг, будто рыбную косточку. Не обольщайся, думая, будто они примут меня в свой круг: этому не бывать. Ты старше меня, Генри де ла Беш, и куда образованнее — мне таких знаний в жизни не получить, и все же ты совсем ничего не знаешь об этом мире и грезишь о том, чему не суждено сбыться. Ну что, поможешь мне или пойдешь со щенком домой к матушке?

— Узнаю твою прямоту, Мэри! — воскликнул он и взглянул на меня с неподдельной серьезностью. — Признаю, ты куда мудрее меня. Я всегда говорил, что ты мудра не по годам — мне за тобой не угнаться. Но позволь как старому другу тебя отстоять — помяни мое слово, я добьюсь справедливости! Ты доказала делами, что ты настоящий ученый, а люди пускай судачат себе о чем хотят. Поверь в это, поверь в себя так же, как в тебя верю я. А щенок… Он теперь твой! Это твой новый друг!

Он внимательно посмотрел мне в глаза, словно ожидая, что я приду в такой же восторг, как и он. Во мне же вскипела досада. Зачем мне собака, а уж тем более курчавый породистый спаниель? Таких пристало заводить охотникам, имеющим слуг, которые будут отмывать белоснежные лапы от грязи. Да и потом, его ведь надо кормить! О нем нужно заботиться!

Щенок смотрел на меня огромными карими глазами. Будто чего-то от меня ждал. Я отвела взгляд.

— Он тебя предупредит, если вдруг начнется обвал, — настойчиво продолжил Генри. — Он будет верно тебя охранять и станет твоим преданным другом — так же, как я когда-то. Он еще маленький, да, но готов учиться! И у него пока нет имени. Можешь сама его придумать, Мэри.

Щенок пронзительно заскулил, подпрыгнул и поставил передние лапы мне на колени.

— Смотри, как ты ему нравишься! О том, как его прокормить, не волнуйся. Кухарке велено не выкидывать объедки, так что тебе не придется на него тратиться! — Он вложил мне в руку поводок. — Возьми его, Мэри. Ради меня. Прошу.

Щенок уселся, широко расставив мягкие лапы, и принялся молотить хвостом по песку.

— Он своенравен, но это говорит лишь о силе характера. Его многому можно научить, Мэри. Помнишь, как ты учила меня? И я стал приносить тебе пользу, правда? Хотя сперва совсем тебе не понравился!

Я молчала. В голове вертелось лишь одно: а что будет, если я привяжусь к этому существу? Ведь у меня всегда отнимают то, что дорого моему сердцу.

— Так что же? Займешься его дрессировкой или мне придется с позором вернуть его, ведь он не пришелся тебе по душе?

Он протянул руку, чтобы забрать поводок, но я сжала его крепче. Может, я и впрямь смогу его обучить… Тут спаниель, словно повинуясь команде, подскочил