Ирина поморщилась. В словах бывшей свекрови было больше правды, чем ей хотелось принять.

– Вот я и пыталась Егорушку как-то подготовить к переменам, чтобы он не чувствовал себя одиноким и покинутым.

– И чтобы только рядом с вами, – сказал Кирилл с порога.

– А вы вообще не встревайте в разговор! – огрызнулась Ольга Степановна.

– Вот чудеса, мне затыкают рот в собственном доме, – усмехнулся Кирилл. – Ирочка, не волнуйся, а то у тебя швы разойдутся.

– Я смотрю, мне в этом доме даже чаю не предложат.

– Нет, не предложат, извините, – Кирилл сел на табуретку рядом с Ириной.

– Да уж, манеры.

– Да уж. Ольга Степановна, нам с Ирой понятно ваше беспокойство о внуке, и ваше желание защитить его тоже нам понятно. Но эту проблему мы должны решить сами, в своей семье, без вашего участия, тем более когда оно осуществляется в таком партизанском варианте. Вас беспокоит, что Егор окажется заброшен? Такие чувства делают вам честь, но вы должны были сначала поговорить об этом с его матерью.

– С какой это стати? Я тоже семья Егора, и уж побольше, чем ты! Я бабушка, а ты ему вообще никто, так что нечего мне тут нравоучения читать!

Ирина вскинулась, но Кирилл мягко удержал ее на месте.

– Согласен, я ему никто, а вы бабушка. Мать его отца, верно?

Ольга Степановна фыркнула.

– Прекрасно. По закону у нас за ребенка отвечают его родители, мать и отец. И где же его отец, позвольте спросить?

– Не твое дело.

– Верно. Так давайте спросим у Егора, может, он знает, где его папа?

– При чем тут это?

– При том, что отец не появляется в жизни Егора уже пять лет, и это вас почему-то не беспокоит. Почему-то вы не говорите своему сыну, что его ребенок заброшен, чувствует себя одиноким и нуждается в помощи. Может быть, отец компенсирует свое отсутствие щедрыми финансовыми вложениями? Насколько мне известно, нет. Верно, Ира?

– С тех пор, как он женился, мы от него ни копейки не видели.

Кирилл развел руками.

– Ольга Степановна, сами понимаете…

– Я понимаю, что вы и так не бедствуете, а еще заритесь на копейки моего сына!

– Нет, простите, это копейки моего сына, – фыркнула Ирина, – двадцать пять копеек с каждого полученного рубля.

– Знаете что, не надо мерить на деньги!

– Это не деньги, а обязательства, которые должны исполнять обе стороны, если хотят продолжать отношения.

– Что, пожил с судьей, и крючкотворству от нее научился?

– Надеюсь, что так, – улыбнулся Кирилл, – в общем, для бабушки со стороны отца нужен отец. Пожалуйста, Ольга Степановна, идите к своему сыну и долбите ему мозг, как вам только нравится. Это ваш сын и ваша ответственность. Пусть он приходит, занимается с Егором по выходным, если ребенок, конечно, захочет проводить время с незнакомым дядей. Ну, пусть налаживает отношения, мы препятствовать не будем, верно, Ира?

Она пожала плечами. Меньше всего хотелось, чтобы бывший появлялся на горизонте.

– Ну и, конечно, прежде всего он обязан погасить задолженность по алиментам, – сказала Ирина, – я не подавала, потому что жалела его и его новую семью, но теперь другое дело. Закон позволяет мне взыскать алименты за предыдущие три года, и я воспользуюсь этой возможностью. Ну и на будущее, до восемнадцати лет Егора, на вашем сыне будет висеть исполнительный лист. И вот тогда, Ольга Степановна, мы станем к вам прислушиваться и учитывать ваше мнение, а пока – извините.

– Да вы офонарели, что ли? – гаркнула бабушка-благодетельница. – Будете меня шантажировать алиментами?

– Ни в коем случае. Но пока вы злостно не выполняете своих обязательств, не ждите, что мы будем выполнять наши.

Кирилл встал и каким-то очень уверенным тоном, какого раньше Ирина у него не слышала, сказал, что проводит Ольгу Степановну до станции.

Разговор оставил неприятный осадок. Ирина почувствовала себя холодной и жестокой женщиной без сердца. Достаточно было просто поговорить с Ольгой Степановной, чтобы она… А что она? Ирочка-Ирочка, и тут же завела бы с Егором старую шарманку.

Ирина в растерянности стояла на дорожке и пинала вылезший из песка узловатый корень. Может, побежать, догнать, сказать, что погорячилась? Что не будет требовать никакие алименты? А почему, собственно, нет? Неизвестно, как пойдет, сколько времени она просидит в декрете. Получается, Егора при живом родном отце должен будет содержать Кирилл? Ну что ж, всякое бывает, действительно, доходы разные у всех, и коммунизм, где каждому по потребностям, а от каждого по способностям, практически на горизонте, и, видимо, ее семья первая этого горизонта достигнет.

Кирилл Егора не бросит, вырастит… Кстати, а если она родами умрет? Тут, честно говоря, надежда тоже больше на Кирилла, чем на бывшего с его мамашей.

Ирина засмеялась. В общем, позволять другим платить по твоим счетам можно, но шельмовать этих других будет уже чересчур.

* * *

Гарафеев покрутился на работе в надежде, что упадет дежурство или просто кто-то попросит его провести сложный наркоз вместо себя, но поступали только предложения алкогольного плана.

Гарафеев отвечал решительным «нет» с ладонью, как на плакате, и пояснял недоумевающим коллегам, что водка и работа – это хорошо, а водка и безделье – очень плохо.

Трезвый, он сидел в ординаторской, пил чай, как заведенный, и приставал ко всем с вопросом, не знают ли они, отчего бывает зеленая моча.

Выяснил много разной информации, в частности, что, когда ребенок съедает грифель фломастера, моча у него становится такого же цвета, как фломастер, а когда алкаш выпивает «Льдинку», то у него зеленеет не только моча, но и плазма крови. Вспомнили черную мочу при ночной пароксизмальной миоглобинурии, Витька, наморщив лоб, сказал, что вроде бы триамтерен и какие-то антидепрессанты окрашивают мочу в голубой цвет, а противомалярийные препараты делают ее темно-коричневой. При желтухах моча становится цвета пива, это классика жанра, и иногда уходит больше в зеленый, чем в коричневый спектр.

В общем, Гарафеев укрепился в мысли, что моча могла окраситься по тысяче причин, которые никак не проливают свет на странную болезнь женщины, еще раз поныл Витьке насчет работы, получил отказ и отправился домой.

Лиза уже пришла из института. Гарафеев увидел следы слез на ее глазах, и вдруг так остро стало ее жалко, так грустно, что нельзя вернуться в те времена, когда он был большой и добрый волшебник, способный в секунду прогнать любое несчастье, что он решительно потянул ее за руку.

– Поехали.

– Куда?

– Ты мне скажи. Где твой супруг и повелитель?

– Дома, наверное.

– Ну вот и поехали.