к мелкому аристократическому сословию. Виконт? А вот от других за несколько метров несло благовониями и расплавленным воском. Священники?

В любом случае, в открытый диалог никто из них вступать не собирался, а значит, у меня было целых десять часов на то, чтобы побыть наедине с собой. Покопаться в интернете в поисках дополнительной информации о культуре, географии и прочих особенностях Аравийской Империи. Возможно, даже выучить несколько десятков фраз на местном языке и вести себя с аравийцами более раскрепощенно. Вот насчет письменности был не уверен. В таких загогулинах, крючках и черточках за неделю не разобраться.

— Угощайтесь, благородный господин, — неожиданно оторвали меня от созерцания пустынных аравийских пейзажей на видеохостинге.

Это монахи вышли на контакт. Поставили на откидной столик напротив окна бутылку с кагором, какие-то хлебцы, завернутые в бумагу, и тройку свежих огурцов.

— Спасибо, не голоден, — тактично отказался я.

— А пища троицкая не для того освещается, чтобы наполнять ею желудки, — загадочно решил просветить меня один из церковников, откидывая капюшон. За ним ничего особо впечатляющего не оказалось. Голова с залысинами, глаза, испещренные сеткой морщин, и седая борода, напоминающая мочало. — Вы, благородный господин, когда в последний раз были в церкви?

Ну началось… В местной — никогда, хотя Наталия, мать Марка, заглядывала туда с завидной периодичностью.

Читал я о поклонении Троице. На удивление, в Российской Империи поклонялись лишь трем сущностям, и богом являлась только одна из них — Род. Создатель и праотец всего сущего. Второй из Троицы была Слава — всепрощающая и милосердная матерь, жена Рода. Ну и третьим, по логике, сын этой пары — Чадо, которое было своеобразным мостом между детьми и родителями, наставником для несовершеннолетних юнцов. Ему молились за здравие детей, успехи в учебе и послушание младших старшим. Такой вот скромный, но с массой верующих, пантеон.

— Не часто там бываю, — ответил я уклончиво.

Мало ли, наткнусь на каких-то фанатиков, которые моментально возьмутся за промывку моих мозгов. А мне еще десять часов с ними ехать в одном купе!

— Прискорбно такое слышать, благородный господин. Очень прискорбно… С каждым новым поколением наша молодежь становится всё дальше от Бога. Правда ведь, отец Василиск?

— Да, — односложно отозвался тот из-под капюшона. — С каждым днем, отец Иеремия, мы всё дальше от Бога…

Закатив глаза, я отвернулся к стенке. Сам не заметил, как задремал с телефоном в руках. Но на коротком диалоге с церковниками наше с ними противостояние не закончилось. Оно только началось.

* * *

Проснулся я от громкого женского крика. Басовитого, но вроде бы женского. Буквально подскочил с койки и в полусонном состоянии осмотрелся по сторонам. В купе уже горели лампы, в темном окне увидел свое заспанное отражение. Сверился с часами — уже как семь часов в пути.

Обе койки напротив меня были свободны, и лишь на верхней посапывал предположительный виконт. На столике стояло три опустошенных бутылки кагора, закуска в виде освещенных в церкви хлебцев испарилась, огурцы — тоже.

Но вот крики раздались снова.

— А-а-а-а! Помогите! — отчаянно звала на помощь женщина.

— Спасите, прошу вас! — подхватила другая с более тонким голоском.

Судя по громкости, кричали в паре купе от нашего по левую сторону и, поднявшись с койки, я вышел в тамбур. Туда же, семеня каблучками, направлялись и проводницы в форменных бордовых костюмчиках из пиджака и юбки-карандаша.

— Помогите! — повторила первая.

— Спасите, хоть кто-нибудь! — добавила вторая, переходя на фальцет.

Опережая работниц поезда, бросился по направлению к источнику голоса. Дверь одного из купе дальше по коридору была приоткрыта и, забежав туда, я замер на пороге. Зрелище моим глазам предстало тошнотворное.

На нижней койке справа, верхом на басовито верещавшей женщине, распластался мой недавний знакомый — отец Василиск. Капюшон его балахона съехал набекрень, пухлые щеки вжимались в глубокое декольте дамы лет сорока. Отец Иеремия настойчиво пытался оттянуть его от пассажирки, приговаривая что-то невнятное заплетающимся от количества выжранного кагора языком.

Напротив, вжавшись в стену, сидела совсем еще молоденькая девчонка и истерично вопила, прикрываясь одеялом.

Короче говоря, сориентировался я быстро.

— С каждым днем мы всё дальше от бога, да⁈ — откинул отца Иеремию в сторону, ухватился за плечи второго и рывком поднял с дамы.

— С кждм днем, с кждм днем… — заплетаясь и проглатывая гласные, согласился тот. Ткнул меня локтем в живот и, как только моя хватка ослабла, снова плюхнулся на орущую женщину.

— Вот падаль! — выругался и вновь отодрал его от потерпевшей.

Затем церемониться не стал. Схватил его за капюшон, грубо вытащил из купе, развернул и, схватив за грудки, прижал к окну в тамбуре. Всем весом на него навалился, чтобы хоть как-то сбить с церковника спесь, но он всё никак не прекращал буянить. Вырывался, причитал о том, что он служитель Троицы всеблагой и грозился мне судом божьим. Плевался, краснел, надувал щеки.

Второй рухнул на колени рядышком, дергая отца Василиска за край рясы и вяло призывая вернуться в свое купе.

Вот это попутчики, конечно… Таких, как они, мне в свое время заказывали целыми пачками. Преступления, правда, были более тяжкими, чем домогательства к пассажирке поезда, но вины в совершенном этот факт не умалял.

Силы постепенно покидали борова в рясе. Я уж думал, что он уснул от усталости и критической концентрации кагора в организме, но мужик неожиданно дернулся. Едва успел сделать шаг назад, когда отец Василик смачно проблевался прямо посреди тамбура. А затем еще и еще…

— О боже… — прошептала потерпевшая, выглядывая из-за двери купе. — Троица помилуй, какая срамота…

Проводницы брезгливо уставились на святошу, затыкая носы. Девушкам можно было лишь посочувствовать, ведь им потом всё это дело убирать. Отец Иеремия всё еще ползал по полу на четвереньках, уворачиваясь от смердящих брызг, а, в свою очередь, с каменным лицом повернулся к пассажиркам.

— Всё в порядке? Не пострадали?

— Пострадала только моя гордость… — пробасила женщина, театрально приложив тыльную сторону ладони ко лбу.

И с чувством исполненного долга я вернулся в свое купе. Мужчина с верхней койки, кстати, так и не проснулся. Везунчик.

Не убоясь кары господней, проводницы высадили перепивших священников на следующей же станции от греха подальше. Я еще долго слушал их причитания, раздававшиеся из тамбура, пока они бегали туда-сюда со швабрами и тряпками и где-то в глубине души сочувствовал.

Ехать до Воронежа оставалось около двух