В январе Сарфразу удалось добыть несколько палаток ЮНИСЕФ с военных складов в Балакоте и Музаффарабаде. Он переправил их в самые глухие деревни долины Нилум, такие как Нусери, Пакрат и Бехди, а затем он занялся поиском руководителей (так сказать, кураторов) проекта – энергичных и стойких людей, сохраняющих жизнелюбие даже в таких трагических обстоятельствах. С их помощью ему удалось найти учителей, договориться о регулярной оплате их труда, а затем начать потихоньку собирать вокруг этой инициативной группы родителей и детей, чтобы вскоре открыть школу.

Через несколько месяцев Сарфраз устроил уже более десятка таких маленьких палаточных школ в районах, куда не добирались ни благотворительные, ни правительственные организации. Понятно, что когда вокруг полная разруха и хаос, это казалось каплей в море. Но все сотрудники Института Центральной Азии всегда верили в важность и перспективность малых инициатив. На фоне общей картины наши школы казались незначительным свершением, но для людей в горных селениях они были лучом света, источником надежды.

В разрушенном Кашмире той осенью это было главным, ради чего стоило выпить три чашки чая.

* * *

Тем временем я, находясь в Монтане, тоже не прохлаждался. Сразу после землетрясения на наш маленький, состоящий из двух комнат офис в Боузмене обрушилось множество звонков, а также писем – электронных и обычных. Люди присылали пожертвования. Многие обращавшиеся к нам были уверены, что у ИЦА есть возможности и связи, чтобы немедленно передать их помощь в зону бедствия. Они считали, что мы должны начать действовать незамедлительно.

Но, по правде говоря, я на тот момент еще не понимал, что Институт Центральной Азии должен делать в подобных обстоятельствах. Для того Сарфраз и совершил несколько предварительных командировок в Азад Кашмир, чтобы сперва собрать информацию, которая поможет принять правильное решение и разумно распределить средства. Я сообщал об этом связывавшимся со мной людям, но им не нравился мой последовательный и прагматичный подход. В течение октября жертвователи завалили весь наш офис палатками, одеждой и всякой утварью. Каждая посылка сопровождалась прямой или завуалированной просьбой, чтобы мы срочно отправили этот груз и вообще сделали хоть что-то, чтобы облегчить участь попавших в беду пакистанцев.

Нам также переводили и деньги, и за неделю до Дня благодарения собралось более 160 000 долларов, которые можно было потратить на образовательные цели.

А я сидел в подвале в Боузмене и слушал рассказы Сарфраза о человеческих трагедиях, о появляющихся среди руин медресе и обо всем остальном, чему он был свидетелем. При этом меня охватывало острое чувство вины: почему я здесь, а не там, на передовой? Я просыпался в два часа ночи с мыслью о беженцах и уже не мог заснуть. Я вставал в полпятого, ехал в спортзал, где занимался вместе с Джефом Макмилланом, моим тренером и другом, который часто навещает Тару и детей во время моих отлучек. Но напряженные тренировки тоже не улучшали настроения. Меня захватила навязчивая идея, что я ничего не делаю, хотя должен бы. Наконец Тара, всегда понимавшая меня лучше всех, решилась сделать первый шаг.

«Поедем поужинаем вместе, – сказала она. – Нам надо поговорить».

Когда мы сели за столик, жена напрямую заявила: «Дорогой, если ты сейчас не уедешь, ты и сам потеряешь рассудок, и сведешь с ума всех нас. Сегодня же вечером начнешь собираться. Тебе пора заняться тем, что у тебя получается лучше всего. Это – твое призвание. А мы все будем ждать тебя».

Время для отъезда было совсем неподходящим. Не за горами праздники и детские каникулы. И я, и Тара, знали, что если я отправлюсь в Кашмир, то, скорее всего, не смогу вернуться к Рождеству. Принять такое решение было нелегко, но за меня его приняла моя жена – мой лучший друг. Она осознавала: физически я дома, но мои мысли далеко. Чтобы потом по-настоящему быть рядом с близкими, мне сейчас нужно покинуть их.

Утром в День благодарения я направился в аэропорт.

Однажды среди руин раздались голоса, и мы вдруг увидели импровизированную школу… Сквозь трещины в стенах проникали лучи солнца. Дети повернули головы, они смотрели на нас и улыбались.

Колин Таброн. «Тень Шелкового пути»

В течение следующих шести недель то мы с Сарфразом, то мои пакистанские сотрудники из «грязной дюжины» регулярно проникали в самые глухие уголки долины Нилум. Иногда мы путешествовали на перекладных, пару раз ездили на ослах, но чаще всего просто добирались до нужного места пешком. Питались крекерами и быстро завариваемой лапшой, пили речную воду, предварительно растворив в ней таблетки йода, спали под разбитыми машинами прямо у дороги или под брезентовым тентом. Когда мы ездили вдвоем с Сарфразом, то дошли до пределов аскетизма, хотя мы и раньше не особенно баловали себя в поездках. Но сейчас ночной сон занимал не более трех часов, и мы поддерживали себя в форме, глотая ибупрофен пригоршнями и выпивая литры чая. Время от времени я звонил Таре, но ужасы, которые я наблюдал повсюду, заслоняли все другие эмоции, так что просто не было сил скучать по дому.

Вскоре я понял, что Сарфраз вовсе не преувеличивал масштабы катастрофы. Даже спустя два месяца после землетрясения пропавшими без вести числились тысячи людей. Может, кто-то из них погиб, а кто-то был ранен? Кто-то добрался до лагеря беженцев или отправился к родственникам в другую область? Власти не могли подсчитать потери не только потому, что поисковые бригады все еще продолжали извлекать неопознанные тела из-под завалов, но и из-за того, что люди постоянно мигрировали.

По дорогам бродили группы мужчин, как правило, земляков, которые искали пункты раздачи гуманитарной помощи или место, где найдется еда и кров для них и их родственников и соседей. Обнаружив хорошо оборудованный лагерь, они селились в нем, а затем отправляли посыльного в свою разрушенную деревню. Вскоре практически все ее жители присоединялись к ним. Эти места сбора пострадавших напоминали мне афганские лагеря беженцев прямо рядом с пакистанской границей – антисанитария, отсутствие канализации и нехватка питьевой воды. Ночью людям было трудно заснуть в забитых до отказа палатках, а днем жители лагеря слонялись без дела.

Иногда такие палаточные городки исчезали так же внезапно, как появлялись: запасы кончались, и скитальцы снова выходили на дорогу в поисках пристанища. Бывало, что у лагеря оказывался более стабильный источник жизнеобеспечения, так что вокруг него начинало постепенно образовываться нечто вроде постоянного поселения.

В таких случаях люди находили себе какую-то черную работу и вместо навесов из брезента и пластика сооружали импровизированные жилища из обломков стройматериалов.

Мы стремились посещать именно те места, где беженцы пытаются основательно обустроиться. Расспрашивая обитателей лагерей, из какой деревни они родом и сколько было в их районе детей, я интересовался также, уцелела ли школа. Ответ на последний вопрос всегда был отрицательным.

Все школы в пятидесяти или шестидесяти деревнях долины Нилум были полностью разрушены. Возможно, где-то были исключения из этого правила, но мы о них так и не узнали.