рядов позади него тихо страдал Кольберг, а в это время на экране светловолосый полуобнаженный Капитан Америка[36] голыми руками расправлялся с допотопными чудищами кинематографических размеров.

Следующие два дня прошли как близнецы. Стенстрём и Кольберг поочередно сменяли друг друга и изучали скучную и тщательно организованную жизнь этого человека. Кольберг еще раз посетил кегельбан и убедился в том, что Бенгтсон хорошо играет, а также узнал, что ходит он туда с незапамятных времен каждый вторник со своими коллегами.

На седьмой день было воскресенье, и, по мнению Стенстрёма, за все это время произошло лишь одно достойное внимания событие: состоялся хоккейный матч Швеция – Чехословакия, на котором присутствовали он, Бенгтсон и еще десять тысяч зрителей.

В ночь с воскресенья на понедельник Кольберг нашел на Биркагатан другой дом, в парадном которого ему удалось спрятаться.

Когда в следующую субботу он увидел, как Бенгтсон выходит и закрывает дверь в две минуты первого и идет в направлении Регерингсгатан, то подумал: «Ага, значит, мы идем выпить пивка». Когда же Бенгтсон открывал дверь немецкой пивной «Лёвенброй», Кольберг стоял на углу Дроттнинггатан и тихо ненавидел его.

Вечером он сидел в своем кабинете в Кристинеберге и разглядывал фотографии, отпечатанные с кинопленки. Он уже сбился со счета, сколько раз это делал.

Каждую фотографию он изучал долго и тщательно, и, хотя ему не хотелось в это поверить, видел перед собой все время одного и того же человека, за чьей размеренной жизнью следил вот уже четырнадцать дней.

23

– Конечно, мы на ложном пути. Это не он, – сказал Кольберг.

– Тебя это начинает утомлять?

– Ты неправильно меня понял. Я ничего не имею против того, чтобы дежурить по ночам на Биркагатан, но…

– Но?..

– Десять дней из четырнадцати это выглядело следующим образом: в семь часов он поднимает штору. В одну минуту восьмого открывает окно. Без двадцати пяти восемь прикрывает окно на крючок, чтобы оно оставалось полуоткрытым. Без двадцати восемь выходит из дома, отправляется на Санкт-Эриксплан и автобусом номер пятьдесят шесть едет до перекрестка Регерингсгатан и Рёрстрандсгатан, там сходит и идет в контору, дверь открывает за тридцать секунд до восьми. В десять часов идет в кафе «Сити», где пьет кофе и завтракает бутербродом с сыром. В одну минуту первого отправляется в один из двух ресторанов самообслуживания, находящихся неподалеку. Ест он…

– Вот-вот, что, собственно, он ест? – спросил Мартин Бек.

– Рыбу или жареное мясо. В двадцать минут первого заканчивает обед и совершает короткую быструю прогулку до Королевского сада или до Норрмальмсторг, после чего возвращается на работу. В пять минут шестого закрывает контору и идет домой. Если погода плохая, едет на пятьдесят шестом. В противном случае идет домой пешком по Регерингсгатан, Кунгсгатан, Дроттнинггатан, Уппландсгатан, проходит через Ваза-парк[37], пересекает Санкт-Эриксплан и выходит на Биркагатан. По пути делает покупки в каком-нибудь универсаме, где меньше народа. Ежедневно покупает молоко и бисквиты, хлеб покупает регулярно, масло, сыр и консервы тоже. Восемь вечеров из четырнадцати торчал дома и смотрел телевизор. В первую и вторую среду ходил вечером в кинотеатр «Лорри». Один фильм был хуже другого, и мне, естественно, пришлось их смотреть. По дороге домой покупает в киоске и съедает сосиску с кетчупом и горчицей. В первое и второе воскресенье ездил трамваем на зимний стадион и смотрел хоккей. Эти матчи, естественно, видел Стенстрём. В первый и второй вторник ходил в кегельбан на Кунгсхольмсгатан и два часа играл в кегли с тремя коллегами. В субботу работает до двенадцати. Потом идет в пивную «Лёвенброй», где выпивает один бокал пива и съедает порцию рыбного салата. Потом бредет домой. На улице на девушек не обращает внимания, но иногда рассматривает киноафиши и витрины, главным образом скобяных товаров и спортивных принадлежностей. Газет не покупает и не выписывает. Впрочем, покупает два еженедельника – «Рекорд» и какой-то журнал для рыболовов, забыл его название. С моей стороны преступная небрежность. В подвале дома, где он живет, нет синего мопеда марки «Монарк», зато есть красный мопед марки «Свален». Принадлежит ему. Почту получает редко. С соседями отношений не поддерживает, но вежливо здоровается при встрече.

– Какой он?

– Откуда, черт возьми, мне это знать? Стенстрём утверждает, что он болеет за «Юргорден».

– Нет, я серьезно.

– Производит впечатление здорового, энергичного, спокойного, сильного и скучного человека. Спит с открытым окном. Ходит легко, одевается нормально, не нервничает. Никогда не спешит, но и не лодырничает. Ему бы следовало курить трубку, но он не курит.

– Он знает о вас?

– Думаю, нет. По крайней мире, обо мне нет.

Они несколько секунд сидели и молча наблюдали, как кружатся большие влажные снежинки.

– Понимаешь, – снова начал Кольберг, – у меня такое предчувствие, что в таком духе мы будем продолжать до лета, когда он пойдет в отпуск. Это весьма занимательный театр, но его жертвой могут стать две работоспособных единицы… – Он замолчал. – Да, между прочим, работоспособных, а сегодня ночью на меня разорался какой-то пьяница, когда я там спал стоя. Со мной чуть инфаркт не случился.

– Так это он?

– На того, из кинофильма, он похож как две капли воды.

Мартин Бек покачался на стуле.

– Ладно, доставим его сюда.

– Сейчас?

– Да.

– Кто?

– Ты. Когда он закончит работу. Чтобы у него не получился прогул. Возьми его к себе наверх и запиши личные данные. Когда закончишь, позови меня.

– Так, чтобы его не спугнуть?

– Естественно.

Уже четырнадцатое декабря. Вчера был День святой Люции, и Мартину Беку пришлось вынести полицейский вариант традиционного праздника: девушки из управления в белых одеждах, жирные пончики и два стаканчика абсолютно безалкогольного грога.

Он позвонил окружному начальнику в Линчёпинг, Ольбергу в Муталу и был немного удивлен, когда оба сразу же заявили, что приедут.

Прибыли они около трех. Окружной начальник ехал через Муталу и захватил Ольберга с собой, он обменялся парой фраз с Мартином Беком и отправился к Хаммару.

Ольберг сидел в кресле для посетителей два часа, но за это время они обменялись лишь несколькими замечаниями. Ольберг сказал:

– Думаешь, это он?

– Не знаю.

– Это должен быть он.

– Гм.

Через пять минут кто-то постучал в дверь. Это были окружной начальник и Хаммар.

– Я убежден, что ты прав, – сказал начальник. – Можешь сам решить, как тебе действовать.

Мартин Бек кивнул.

Без двадцати шесть зазвонил телефон.

– Послушай, – сказал Кольберг, – ты не мог бы зайти на минутку ко мне? У меня тут господин Фольке Бенгтсон.

Мартин Бек положил трубку и встал. В дверях он обернулся и посмотрел на Ольберга. Они ничего не сказали друг