мою сторону очень строгий взгляд.

— В больнице, — кивает он, хмуря свои черные брови. Он меня обвиняет в случившемся — вижу по взгляду. — Вы бы сначала себе помогли, Ярослава Игоревна, — не удерживается от упрека мужчина, кивнув взгляд на мои запястья в бинтах… И открытую ногу, на которой видны синяки от его пальцев. Я тут же одергиваю халат, прикрывая свое тело. — Вы, женщины, такие доверчивые идиотки…

Не могу не согласиться.

— Откуда вы знали, что он… — спрашиваю тихо, но слова застревают в горле, больно оцепляя гортань. Я проглатываю тяжелый камень, несколько раз беспокойно выдохнув. — Вы меня предупреждали, но откуда знали, что он может быть таким… Жестоким?

— Кто из нас журналист, Ярослава Игоревна? Смотрите фактам в лицо, — пожимает он плечами. — Вы о Господине Гордееве за все время ничего не узнали, кроме того, он уже имеет на вас влияние, — говорит телохранитель, заставляя меня поежиться.

— Я его не прощу, и больше ничего подобного не повторится! Не позволю ему приближаться ко мне, — срываюсь на повышенный тон, — извините, — смущаюсь своей эмоциональности.

— Не дразните хищника. Кинетесь бежать — он примет вас за добычу, — произносит Игнат ровным тоном, заезжая в мой двор. Я нетерпеливо ерзаю по сидению, крепко впившись в ручку двери, готовая в любой момент выскочить из машины.

Игнат останавливает машину у моего подъезда, но одновременно с этим дверца закрывается с характерным щелчком. Я оборачиваюсь, поджимая губы.

— Прислушайтесь ко мне, Ярослава Игоревна. Я его подчиненный. Если мне прикажут выловить вас у торгового центра и закинуть в багажник — так и будет, — его слова гнетут мое и без того несчастное состояние. Жалостливо смотрю на него, стирая с лица непрошенные одинокие слезы. — Сбегать бессмысленно, за вами ведут надзор. Игнорировать — значит, выводить из себя без того вспыльчивого мужчину. Попытаетесь сопротивляться и показывать гордыню — это подтолкнет его к новым действиям, которые вам очень не понравятся.

Я всхлипываю.

— Тогда что мне делать? — спрашиваю, недоверчиво осматривая телохранителя.

— Господину Гордееву нравятся девушки с характером, твердым стержнем внутри, юная дерзость и непокорность. Вам нужно побыть другой, и если он действительно сделал непростительную вещь, — Игнат многозначительно посмотрел на меня, намекая на то, что было между мной и Максимом, — убедите Господина в том, что являетесь сломанной и неинтересной женщиной.

Я сижу, осмысливая его слова, находя в них большой смысл.

Но меня гложет сомнительное чувство. Неужели Гордеев все это время притворялся со мной таким обходительным, милым и… Идеальным, черт его подери, мужчиной?

— Вы хорошо осведомлены о его вкусах. Очевидно, я не первая, — телохранитель хмурится.

— Не первая, — кивает он, — и лучше бы то, что он сделал — было последним плохим воспоминанием. Доверьтесь мне, Ярослава Игоревна. Обычно его женщины боятся даже думать о том, чтобы вот так вот взять и выбежать из его апартаментов в подобном виде. Более того, они не могут встать самостоятельно. К вам, похоже, он чувствует что-то больше, чем обычное мужское желание обладать, поэтому отпустил и был осторожен. Мой вам совет, не делайте никаких глупостей, иначе пожалеете.

Господи, во что я ввязалась на самом деле? Кто такой этот Господин Гордеев?

— Почему женщины молчат об этом, если с ними поступают так ужасно? — спрашиваю я шепотом.

— Пока Господин Гордеев может контролировать молчание, он это будет делать. А когда нет… — телохранитель с горечью смотрит мне в глаза, и я, кажется, все понимаю без слов. Боже мой, он намекает об убийствах? — Он опасен. Больше всего опасен сейчас для вас, так как все свое внимание Господин переключил именно на вас. У вас есть мозги в отличие от других женщин, значит, вы сможете что-нибудь придумать. Я лишь хочу указать вам правильный путь к отступлению.

Шокировано откидываюсь на спинку сидения, тяжело обдумывая ситуацию в гудящей от боли голове.

Все встает на свои места.

Игнат сказал, смотреть фактам в лицо…

Гордеев скрывал наши отношения не потому, что я так попросила, а потому, что он скрывает все свои отношения с женщинами от СМИ — так больше вероятности, что никто и никого не потревожит вопросами. Только проверенные места — вот почему на наших встречах обычно мало людей. Он всех контролирует, заставляя молчать в своих целях. Вот почему знакомый брата не получил информацию в ресторане, где Андрея избили — он контролирует молчание людей, которые могут быть свидетелями и принести немало хлопот.

Максим — очень расчетливый и смышленый мужчина.

Господин Гордеев и глазом не повел, когда решил научить моего брата уважению самым жестоким способом. Агрессивно накинулся на Морозова, и не обращал внимания на мое сопротивление, пообещал, что такое случится с каждым, кто будет между нами.

Максим — не имеет чувства жалости и слишком вспыльчивый, готов обезображивать людей с лютой хладнокровностью.

Он не знает отказов, оттого и разозлился, дав мне выпить ту дрянь. Я почти уверена в том, что подобный препарат имеет наркотические вещества, ведь так, как себя чувствовала я — ненормально. Это не было желание. Это была та самая жажда, от которой хочется лезть на стену. Я едва что помню, в голове будто отрывки, самые яркие, которые запомнились, а в остальном — темнота. Болезненная темнота.

Доказательства его действий на моем теле, и я верю себе самой, а не ему. Он взял меня против воли, как животное.

Максим — насильник, собственник и деспот.

— Ярослава Игоревна, будьте аккуратны и никому не рассказывайте о том, что произошло, — я киваю, открывая дверцу машины.

Не рассказывать? Что тогда делать? Ждать, пока он придет снова, вытянет меня против воли с собственной кровати и снова накачает той дрянью? Я не стану терпеть подобного отношения к себе, это унизительно, жестоко и противно.

— Спасибо, Игнат, — благодарю мужчину за ценную информацию, которая нужна мне в дальнейшем.

Андрей дома. Первое, что я делаю, бросаюсь в теплые объятия брата, плача навзрыд, прижимаясь к нему с трепетной любовью. Брат ничего не говорит, запирает дверь на три поворота и обнимает меня, утешительно поглаживая мою спину.

Слезы заканчиваются, когда Андрей поднимает меня на руки и заносит в мою комнату. Сажает в кровать и накрывает холодные ноги одеялом. Поит чаем с молоком, как в детстве, устроившись рядышком. Пока мои руки дрожат, он помогает поднимать тяжелую большую горячую чашку, поглаживая меня по голове и плечам.

— Я убью этого выродка, — шепчет он мне на ухо, когда задевает рукава халата, обнаруживает перемотанные запястья. — Он пожалеет. Я обещаю тебе.

— Ты его не убьешь, Андрей, — отвечаю я, обнимая брата, прижимаясь к