Теймур лишь кивнул. А про себя с неприязнью подумал, что недаром старший брат в дипломаты пошел, там всегда большая хитрость нужна. Вот и сейчас мягко разложил расходы на всех, хотя угроза в данном случае касалась лишь его одного. И может быть, в большей степени его шефа — Каманина. Несправедливо, конечно, но что поделаешь? Сами установили для себя табель о рангах…

А с другой стороны, если не действовать всем вместе, одним кулаком, все немедленно развалится.

— Да, — сказал наконец Теймур, — я думаю, Джамал, что вопрос с Галеевым мы решили. А с Турецкого постарайся глаз не спускать. Я попытаюсь помочь, если будет трудно. Интерес-то общий!

— Все, — подвел итог Марат, — две акции утвердили. А теперь, братишка, порадуй душу своей замечательной кухней…

Пожар начался во второй половине ночи, когда весь поселок крепко спал.

Если выражаться более точно, чего, в сущности, и добивались примчавшиеся к дымящемуся пепелищу и догорающим балкам пожарные, огонь занялся много раньше, вероятно, близко к полуночи. Потому что прислуга у Галеева, Клавдия Харитоновна, уходя к себе домой в половине двенадцатого, все приборы, как обычно, выключила, оставив хозяина в кабинете. Он работал обычно до полуночи, а потом поднимался на второй этаж, в спальню, и там еще немного читал на сон грядущий.

А полыхнул огонь, причем дружно, изо всех окон фасада первого этажа так, будто долго собирал силы и вдруг рванул наружу, вышибив разом все стекла. Пламя немедленно кинулось наверх по деревянной вагонке, которой была обита вся дача. И только тут заметил беду муж Клавдии Харитоновны — то ли треск пылающего сухого дерева его разбудил, то ли какая другая причина. Но он слез с кровати, подошел к окну, выглянул зачем-то на улицу — и увидел пламя.

Вместе с разбуженной им супругой они кинулись через улицу. И пока прислуга подняла крик да перебудила соседей, чтобы те бежали на помощь, муж ее, понимая, что через бурно горящий первый этаж наверх уже не пройти, кинулся домой, приволок длинную лестницу и по ней ловко взобрался на второй этаж, разбив oкно спальни Галеева.

Старик был совсем плох, видно, успел во сне надышаться дымом, который валил снизу. Он ничего не соображал, надрывно дышал и кашлял так, будто его всего наружу выворачивало.

Уж на что не слаб был муж Клавдии Харитоновны, и то с немалым трудом доволок здоровенного старика до окна, сам вылез и, стегаемый языками огня, сумел вытащить человека и спустить на землю. Ну а тут уже и соседи успели набежать, помогли оттащить Галеева подальше.

Горело так лихо и быстро, что у многих сразу закралось подозрение: нет, неспроста беда пришла. Очень похоже на то, что лихие люди ей крепко помогли. Ну, да это уже пожарное начальство скажет, ему видней.

А Галеева перенесли в дом прислуги, где уложили на кровать. Еще не пришедший в себя старик все время повторял: «Мерзавцы, рукопись… Рукопись!»

Да какая к черту рукопись, когда сам чуть было не отдал Богу душу… Или Аллаху, если старый в кого-то еще верит…

Примчавшаяся пожарная команда констатировала практически полное сгорание жилого объекта, залила вонючей пеной недогоревшие бревна, отчего гарь теперь разнеслась по всему поселку, и уехала, оставив право разбираться с происшествием, к счастью обошедшимся без человеческих жертв, прибывшей местной милицейской команде.

Последняя, ввиду того что было еще довольно темно, отложила расследование до утра, а пока оставила стража, попробовала по свежим следам допросить хозяина, но успеха не имела, поскольку тому требовался врач, а не правоохранительная защита.

Происшествие вошло в ночную сводку по областному Управлению внутренних дел. И ввиду того что пострадавшим являлся не какой-нибудь Ваня Пупкин, а посол Советского Союза, хоть и на пенсии, да к тому же медицинскую помощь ему прибыли оказывать врачи «Скорой» из Центральной клинической больницы — единственная привилегия, оставшаяся Галееву от горбачевских времен, — происшествие попало и в сводку дежурного на Петровке, 38.

Утром, по привычке просматривая сводку за прошедшие сутки, Вячеслав Иванович Грязнов разве что смог присвистнуть в некоторой растерянности. Вот это сработали!

И принялся немедленно звонить Турецкому.

А еще через пятнадцать минут они оба узнали, что Галеев ночью был госпитализирован с диагнозом: приступ сердечной недостаточности и находится в ЦКБ на Рублевском шоссе.

Мчаться на Рублевку в кремлевскую клинику было бессмысленно — врачи не допустят. Решили подождать денек-другой.

В принципе, помимо чисто человеческих соболезнований, у Турецкого не было острой причины снова разговаривать с Галеевым. Тот обещал дать почитать мемуары? Ну и хорошо, но они вряд ли открыли бы что-то новое. Однако же сам факт поджога дома — а иначе Турецкий и не мыслил себе этой акции — говорил о том, что его разговор с бывшим послом выплыл наружу. Каким образом? А все тем же, видимо: он сам не страховался, в то время как за ним следовал «хвост». И вот результат. Жаль, конечно, если у Фарида сгорели все материалы и рукопись. Но с другой стороны, ведь зачем-то же он держал на даче компьютер? И куда сбрасывал текст? Значит, возможно, не все еще и потеряно. Ну а что дача? Тоже жалко, но ведь и не на улице оказался пожилой человек. Огромная квартира имеется. Хотя такой удар в его-то возрасте может не пройти бесследно…

Голованов скоро понял, что ответственная миссия его по сути пустышка. Далеко не глупыми и не беспечными были эти люди, организовавшие благотворительные фонды, которые должны были бы осуществлять помощь беспомощным ветеранам.

Помощь беспомощным… Этот, говоря нынешним языком, слоган звучал постоянно. На все лады. Как заклинание. Его произносил Андрей Игнатьевич Сиповатый, вызывающе скрипя своими протезами. То же самое повторял бухгалтер — пожилой человечек с бегающими глазками. Даже сторож-привратник возле чугунной решетки ворот, поставленных перед двухэтажным, хорошо отремонтированным домом неизвестно для какой цели и от кого, и тот не преминул сообщить о своем высоком предназначении. Но одновременно все без исключения подозрительно поглядывали на мытаря из Федеральной службы налоговой полиции и прибывшего с ним не то телохранителя, не то младшего помощника, каковым выглядел Сева, роль которого была непонятна. А все непонятное, известно, таит опасность.

Пока мытарь Алексей Силантьевич тщательно изучал документы — договора, соглашения, накладные и все прочее, включая списки ветеранов и отчеты об оказанной им материальной помощи, — Голованов осматривал богато отделанные кабинеты офиса, складские помещения, вызывал для беседы отдельных ветеранов — по списку, интересовался размерами оказанной помощи.

Словом, много времени не потребовалось, чтобы прояснить основной для себя вопрос: на те доходы, что получает фонд от своих торгово-закупочных сделок, шикарно жить не получится. Практика же указывала на обратное. Были, не могли не иметься неучтенные средства, на которые и особняки для руководства строились, и дорогие иномарки приобретались. И о них ничего не говорилось в налоговых ведомостях. Значит, жили не по средствам.