Грей многое бы отдал за то, чтобы дать ему уйти. Увы, долг требовал от него иного.

— Мистер Фрэзер!

Шотландец остановился в нескольких футах от двери, но не обернулся.

Грей глубоко вздохнул, собираясь с духом.

— Если вы согласитесь на мою просьбу, я велю снять с вас оковы, — пообещал он.

Фрэзер, казалось, и глазом не моргнул, но Грей при всей своей молодости и неопытности был наблюдателен и в людях разбирался неплохо. Он заметил, как у шотландца дернулся подбородок и напряглись плечи, и почувствовал, что его собственное беспокойство слегка уменьшилось.

— Итак, мистер Фрэзер?

Медленно, очень медленно шотландец развернулся. Лицо его по–прежнему ничего не выражало, но значение в данном случае имело не это.

— Договорились, майор, — тихо сказал узник.

Когда они добрались до деревушки Ардсмур, было далеко за полночь. Окна попадавшихся им по дороге домов уже не светились, и Грею оставалось только гадать, о чем думали жители, слыша в столь поздний час за своими ставнями стук копыт и лязг оружия: напоминание о том, как десять лет назад английские войска прошли по горной Шотландии, каленым железом выжигая очаги бунта.

Бродягу отвели в «Липу», гостиницу, во дворе которой некогда и вправду росло такое дерево, единственное на тридцать миль в округе. Теперь от дерева остался только большой пень, само же оно, как и многие другие в этих краях, погибло после Куллодена, срубленное солдатами Камберленда на дрова. Но название осталось. У двери Грей остановился и обратился к Фрэзеру:

— Вы помните условия нашего уговора?

— Помню, — коротко ответил тот и прошел мимо него.

В обмен на снятие оков Грей потребовал три вещи. Во–первых, чтобы Фрэзер не пытался сбежать по дороге в деревню и обратно. Во–вторых, он должен дать полный и правдивый отчет обо всем, что расскажет бродяга. И в–третьих, не рассказывать никому, кроме Грея, о том, что узнает.

Внутри слышался гэльский говор. При появлении Фрэзера содержатель трактира издал удивленный возглас, а завидев у него за спиной красный офицерский мундир, изобразил почтительность. Хозяйка стояла на лестнице; масляная плошка с фитилем заставляла тени выплясывать вокруг нее.

— Кто это? — удивленно спросил Грей, увидев на лестнице еще одну фигуру — похожего на призрак человека в черном.

Вопрос был обращен к хозяину гостиницы, но ответил за него Фрэзер:

— Это священник. А раз он здесь, значит, этот человек умирает. Грей глубоко вдохнул, стараясь успокоиться, чтобы быть готовым ко всему.

— Стало быть, нам нельзя терять ни минуты, — решительно заявил он, поставив ногу в сапоге на ступеньку лестницы. — Приступим.

Таинственный скиталец умер перед рассветом. Фрэзер держал его за одну руку, священник — за другую. Когда священник наклонился над постелью, бормоча на гэльском и латыни и свершая над телом какие–то папистские обряды, Фрэзер откинулся на табурете, закрыв глаза да так и не выпустив маленькой, исхудалой руки.

Огромный шотландец всю ночь просидел рядом с умирающим незнакомцем, ободряя и утешая. Грея, стоявшего поодаль, чтобы не пугать больного видом своего мундира, эта заботливость и деликатность удивили, можно сказать, даже тронули.

И вот Фрэзер осторожно положил тонкую усохшую руку усопшего на грудь и начертал в воздухе тот же знак, что и священник, осенив крестом лоб, сердце и оба плеча по очереди. Потом он открыл глаза, поднялся на ноги, причем его голова почти коснулась низких стропил, кивнул Грею и начал спускаться по лестнице перед ним.

— Сюда.

Грей указал на дверь питейного зала, пустовавшего по причине ночного времени. Заспанная подавальщица разожгла для них огонь, принесла хлеба и эля, а потом вышла, оставив одних.

Грей подождал, дав Фрэзеру возможность перекусить, и лишь потом спросил:

— Итак, мистер Фрэзер?

Шотландец поставил оловянную кружку и вытер ладонью рот. Несмотря на долгое ночное бдение, его борода и длинные, заплетенные волосы не выглядели растрепанными, однако темные круги под глазами выдавали усталость.

— Ну что тут скажешь, майор, особого смысла во всем этом я не увидел, — сказал заключенный, сразу взяв быка за рога. — Дословно же этот бедняга говорил следующее.

Фрэзер заговорил осторожно, неспешно, делая паузы, чтобы вспомнить слово или объяснить какую–то гэльскую фразу. Грей сидел, слушая с растущим разочарованием. Фрэзер оказался прав: особого смысла во всем этом не было.

— Белая колдунья? — перебил Грей. — Он говорил о белой колдунье? И тюленях?

Это казалось столь же не относящимся к делу, как все остальное, но привлекло его внимание.

— Ну да, говорил.

— Повторите эти места, — велел Грей. — Как можно точнее. Пожалуйста, — добавил он.

Не без удивления майор вдруг осознал, что в обществе этого человека чувствует себя комфортно. Впрочем, отчасти это объяснялось простой усталостью: ведь после бессонной ночи, проведенной у ложа умирающего, все его обычные реакции и ощущения не могли не притупиться.

Вся эта ночь казалась Грею нереальной, и уж не в последнюю очередь это относилось к ее завершению. Еще недавно он и в кошмарном сне не мог представить себя сидящим за столом сельской таверны и делящим в рассветном сумраке кувшин эля с Рыжим Джейми Фрэзером.

Фрэзер послушно заговорил медленнее, то и дело останавливаясь, чтобы вспомнить. Где–то слово заменилось на более правильное, где–то использовалось немного иное выражение, но в целом этот пересказ был идентичен первому — и те части, которые Грей сам смог понять, были переведены совершенно точно.

Он покачал головой, обескураженный явной неудачей. Чепуха! Сущие бредни, именно бредни, и ничего больше. Если этот человек и видел когда–нибудь золото — а создавалось впечатление, что все–таки хоть разок да видел, — из околесицы, которую он нес, все равно было невозможно понять где и когда.

— Вы совершенно уверены, что пересказали все его слова? — уточнил Грей, цепляясь за эфемерную надежду: вдруг Фрэзер пропустил какую–нибудь маленькую фразу, какое–нибудь утверждение, которое даст ключ к утраченному золоту.

В это время шотландец поднял кружку, рукав его слегка задрался, и в глаза бросилась багровая полоса на запястье, темневший в раннем утреннем сумраке след кандалов. Фрэзер поймал его взгляд, поставил кружку, и от недавней иллюзии товарищества не осталось и следа.

— Я держу свое слово, майор, — произнес он холодно и встал. — Не пора ли в обратный путь?

Некоторое время они ехали молча. Фрэзер погрузился в собственные мысли, а Греем овладели усталость и разочарование. Когда солнце коснулось вершин невысоких холмов к северу, они остановились возле источника, чтобы освежиться.

Грей выпил ледяной воды, потом побрызгал ею в лицо, ощущая, как холод обостряет притупившиеся чувства. Он не смыкал глаз уже более суток и мало того что был вялым, но и плохо соображал.