Он повторил это решительно, стараясь не клацать зубами. Его привели не в кабинет, а в личную гостиную Грея. В камине горел огонь, но майор стоял перед ним, загораживая большую часть тепла.

— И не скажете, почему вы решили сбежать?

Голос Грея был холоден и официален.

Лицо Джейми напряглось. Он стоял рядом с книжной полкой, откуда канделябр на три свечи струил свет прямо ему в лицо. А вот сам Грей при таком расположении источника света представал черным силуэтом.

— Это мое личное дело, — ответил Джейми.

— Личное дело? — недоверчиво переспросил Грей. — Вы сказали, что это ваше личное дело?

— Именно.

Комендант резко вдохнул через нос.

— Это, пожалуй, самое возмутительное, что я слышал в своей жизни!

— Прошу прощения, майор, но, если так, вы еще мало в ней видели и слышали, — сказал Фрэзер, поскольку не собирался тянуть время и пытаться умилостивить этого человека.

Лучше спровоцировать его на быстрое решение и поскорее пережить то, чего все равно не избежать.

Провокация, спору нет, удалась: Грей сжал кулаки и сделал шаг вперед.

— Вы представляете себе, чего это может вам стоить? — спросил он очень тихо, изо всех сил стараясь держать себя в руках.

— Да, конечно, майор.

Он прекрасно представлял себе все возможности, и, хотя не стремился к тому, чтобы они реализовались, от него мало что зависело.

Грей несколько раз глубоко вздохнул, дернул головой и неожиданно приказал:

— Подойдите сюда, мистер Фрэзер!

Джейми воззрился на него с недоумением.

— Сюда! — повторил майор тоном, не терпящим возражений, указав на место прямо перед собой на коврике перед очагом. — Станьте здесь, сэр!

— Я не собака, майор! — отрезал Джейми. — Можете делать со мной что угодно, но подзывать меня «к ноге» не смейте.

Захваченный врасплох, Грей издал непроизвольный смешок.

— Прошу прощения, мистер Фрэзер, — сухо сказал он. — Я не хотел вас обидеть. Я просто хочу, чтобы вы соблаговолили подойти поближе.

Он отступил в сторону и отвесил витиеватый поклон, жестом указав на камин.

Джейми заколебался, но потом осторожно ступил на узорчатый коврик. Грей подошел к нему, раздувая ноздри. На таком близком расстоянии хрупкое телосложение и светлая кожа лица делали его похожим на девушку. Майор положил руку на рукав узника, и длинные ресницы взметнулись от потрясения.

— Да вы весь мокрый!

— Разумеется, — иронически подтвердил Джейми.

Он промерз до мозга костей, и теперь его трясло, даже несмотря на близость к огню.

— Почему?

— Почему? — удивился Джейми. — Ну, может быть, потому, что вы приказали стражникам облить меня водой, прежде чем бросить в ледяной карцер.

— Я? Ничего подобного я не приказывал! — Судя по тому, что майор побледнел от гнева и сердито поджал губы, он говорил правду. — Это было самоуправство, но я приношу свои извинения, мистер Фрэзер.

— Принято, майор.

Тонкие струйки пара начали подниматься от его одежды, тепло проникало сквозь влажную ткань. Все мышцы ныли, и больше всего ему хотелось улечься на каминный коврик. И плевать, что как собака.

— Имел ли ваш побег отношение к тому, что вы узнали в таверне «Липа»?

Фрэзер не ответил. Кончики ниспадающих на лицо волос начинали подсыхать.

— Вы можете поклясться, что ваш побег не имел никакого отношения к тому вопросу?

Джейми молчал. Не было никакого смысла что–либо говорить. Невысокий майор ходил взад–вперед между ним и камином, сцепив руки за спиной. Останавливался, вскидывал на него взгляд и снова продолжал ходить.

Наконец он остановился перед Джейми и официальным тоном произнес:

— Мистер Фрэзер, я еще раз спрашиваю вас: почему вы сбежали из тюрьмы?

Джейми вздохнул. Неплохо бы постоять у огня подольше, да, видать, не судьба.

— Я не могу сказать вам, майор.

— Не можете или не хотите? — резко уточнил Грей.

— Велика ли разница, майор, если ответа вы все равно не получите?

Он закрыл глаза и стал ждать, стараясь, прежде чем его уведут отсюда, успеть вобрать в себя как можно больше тепла.

Грей поймал себя на том, что растерялся и не знает ни что сказать, ни как поступить.

«Упрямый — это еще мягко сказано», — говорил Кворри.

И ведь правду говорил.

Грей глубоко вздохнул, думая, что предпринять. Вдобавок ему было стыдно, так как неоправданная жестокость стражников напомнила ему о его собственных мстительных мыслях, нахлынувших, когда он узнал, что Джеймс Фрэзер находится в его власти.

В настоящий момент он волен был подвергнуть незадачливого беглеца любой предусмотренной регламентом каре: заковать в цепи, подвергнуть телесному наказанию, надолго засадить в одиночный карцер, урезать паек. Только вот сомнительно, что использование любого из этих средств увеличит его шансы добраться до французского золота.

Золото действительно существует. По крайней мере, такая возможность не исключена. Только вера в это золото могла подтолкнуть Фрэзера на то, что он сделал.

Грей посмотрел на шотландца. Глаза Фрэзера были закрыты, губы решительно сжаты. У него был широкий, крепкий рот, суровое выражение которого немного смягчалось чувственными губами, обрамленными рыжей бородой.

Грей медлил, пытаясь придумать какой–нибудь способ сломить упорство узника. О применении силы речи не шло: это было бы совершенно бесполезно. К тому же Грей испытывал стыд из–за позорного самоуправства своих стражников, и чувство вины не позволило бы ему пойти на жесткие меры.

Часы на каминной доске пробили десять. Поздно. В крепости стояла тишина, изредка нарушаемая звуком шагов часового во внутреннем дворе за окном.

Очевидно, ни силой, ни угрозами выяснить правду невозможно. Как это ни прискорбно, но, чтобы подобраться к золоту, существует только один путь. Нужно отбросить все личное и воспользоваться советом Кворри: продолжить общение, свести знакомство поближе, и тогда, возможно, удастся получить какой–то ключ к разгадке тайны сокровищ.

«Если они вообще существуют», — напомнил он себе, обернулся к узнику и, глубоко вздохнув, произнес официальным тоном:

— Мистер Фрэзер, не окажете ли вы мне честь отужинать завтра в моих покоях?

Майор ощутил минутное удовлетворение оттого, что ему удалось удивить этого шотландского ублюдка: голубые глаза широко раскрылись.

В следующий миг лицо Фрэзера приняло прежнее невозмутимое выражение. После секундного замешательства он овладел собой и, отвесив церемонный поклон, словно был облачен в килт и тартан, а не в мокрые тюремные лохмотья, ответил: