Дункана Керра он узнал сразу, хотя время и смертельный недуг сильно его изменили. До Куллодена он служил Колуму Маккензи, дяде Джейми, а потом сбежал во Францию, где перебивался случайными заработками.

— Родич, лежи спокойно, — тихо произнес Джейми по–гэльски, опустившись на колени у постели больного.

Лицо Дункана, человека немолодого, было измождено усталостью и недугом, а глаза горели от лихорадки.

Поначалу Джейми решил, будто Дункан вовсе не воспринимает действительность и не узнает его, но исхудалая рука больного сжала его пальцы с удивительной силой, а хриплый голос выдохнул на гэльском:

— Мой родич.

Хозяин гостиницы тоже наблюдал за разговором, но со своего места рядом с дверью, всматриваясь поверх плеча майора Грея. Джейми наклонил голову и шепнул Дункану на ухо:

— Все, что ты скажешь, будет пересказано англичанину. Говори осторожно.

Глаза трактирщика сузились, но Джейми был уверен, что расслышать с такого расстояния он ничего не мог. Потом майор обернулся и велел хозяину таверны выйти, избавив Джейми от лишних ушей.

Трудно сказать, что было тому причиной: предостережение или лихорадка, но только речь Дункана блуждала вместе с его мыслями. Образы прошлого накладывались на картины настоящего. Время от времени он называл Фрэзера Дугал, именем брата Колума, другого дяди Джейми. Иногда он переходил на стихи, порой просто бредил. Но как раз в бреду, в произносимых бессвязно и неосознанно словах, кажется, содержалась крупица смысла. И даже более чем крупица.

— Оно проклято. Это золото проклято. Хочешь, я остерегу тебя, малый? Его дала белая колдунья, дала для сына короля. Но дело было проиграно, и сын короля бежал, а она не допустит, чтобы золото досталось трусу.

— А кто эта «она»? — спросил Джейми, и его сердце вдруг бешено заколотилось. — Кто эта белая колдунья?

— Она ищет храбреца, отважного человека. Одного из Маккензи — оно для него, для Маккензи. «Оно достанется им, — говорит она, — ради того, кто мертв».

— Кто эта колдунья? — снова спросил Джейми.

Слово, которое использовал Дункан, — «бандруид» — можно было перевести как «колдунья», «ведьма», «знахарка» или «белая дама». Так когда–то, в прежние времена, называли его жену Клэр — его собственную белую даму. Он стиснул руку Дункана, желая добиться ясности.

— Кто? — настойчиво твердил Джейми. — Кто эта колдунья?

— Колдунья, — прошептал Дункан, закрыв глаза. — Колдунья. Она пожирательница душ. Она смерть. Он мертв. Маккензи, он мертв.

— Кто мертв? Колум Маккензи?

— Все они. Все мертвы. Все мертвы! — воскликнул больной, сильно сжав его руку. — Колум, Дугал и Элен тоже.

Неожиданно он открыл глаза и остановил их на Джейми. Жар расширил его зрачки, так что взгляд казался затягивающим черным омутом.

— Люди рассказывают, — произнес он удивительно четко, — как Элен Маккензи оставила своих братьев и свой дом и отправилась к морю, чтобы обвенчаться с силки. Она слышала их, смекаешь?

Дункан сонно улыбнулся, в темном взгляде проплыло отдаленное видение.

— Она услышала зов тюленей, там, на камнях, одного, двух, трех, и она спустилась, подошла к морю и ушла под воду, чтобы жить с тюленями. А? Разве не так?

— Так говорят люди, — ответил Джейми.

Во рту неожиданно пересохло. Элен звали его мать, и именно так говорили о ней люди, когда она покинула свой дом и сбежала с Брайаном Дью Фрэзером, человеком с волосами черными и блестящими, как шкура тюленя. Человеком, в честь которого его назвали Макдью, сыном Черного Брайана.

Майор Грей стоял рядом, по другую сторону кровати, сдвинув брови, наблюдая за лицом Дункана. Англичанин не знал гэльского, но Джейми был готов поручиться, что слово «золото» майор поймет на любом наречии. Он поймал взгляд майора и, кивнув, снова наклонился, чтобы говорить с больным.

— Золото, приятель, — сказал он по–французски, достаточно громко, чтобы услышал Грей. — Где золото?

При этом Джейми стиснул руку Дункана как можно сильнее, надеясь, что вложил в это пожатие предупреждение.

Дункан закрыл глаза и беспокойно перекатывал голову по подушке. Он произнес что–то, но слишком тихо — нельзя было разобрать ни слова.

— Что он сказал? — резко спросил майор. — Что?

— Я не знаю. — Джейми погладил руку Дункана, пытаясь вернуть его к реальности. — Поговори со мной, приятель, расскажи мне все снова.

Ответа не было, только бормотание. Глаза Дункана закатились, и теперь под морщинистыми веками виднелись только поблескивавшие белки. Майор нетерпеливо подался вперед и потряс умирающего за плечо.

— Проснись! — рявкнул он. — Поговори с нами!

Глаза Дункана Керра мгновенно распахнулись. Он уставился вверх, но не на склонившиеся над ним лица, а мимо, словно видя что–то Далеко за ними.

— Она скажет тебе, — произнес он по–гэльски. — Она придет за тобой.

На какую–то долю секунды его внимание вернулось в гостиничную комнату, где он лежал, и взгляд снова сосредоточился на находившихся там людях.

— За вами обоими, — отчетливо произнес он.

Потом закрыл глаза и больше не говорил, но за руку Джейми держался крепко. Спустя некоторое время его хватка ослабла, рука соскользнула, и все было кончено. Хранитель тайны сокровищ ушел из жизни.

Итак, Джейми Фрэзер не нарушил слова, данного англичанину, и своего обязательства перед соотечественниками. Он рассказал майору то, о чем поведал Дункан, в чем, разумеется, для англичанина не было никакого проку. А когда представилась возможность побега, он не упустил ее — отправился на вересковую пустошь, устремился к морю и распорядился наследием Дункана Керра как мог. Теперь же ему предстояло заплатить за свои действия — чем бы это ни обернулось.

Послышались шаги, кто–то шел по коридору. Джейми крепче обхватил колени, стараясь унять дрожь. В любом случае сейчас все решится.

— …молись за грешников сейчас и в час нашей смерти, аминь.

Дверь распахнулась, впустив полосу света, от чего он зажмурился. В коридоре было темно, но стражник, стоявший над ним, держал фонарь.

— Вставай.

Солдат нагнулся и поднял Джейми резким рывком, отчего затекшие суставы отдались болью. Его толкнули к двери, он споткнулся.

— Тебя требуют наверх.

— Наверх? Куда?

Он действительно ничего не понимал, ведь кузница никак не могла находиться где–то наверху. Что же до порки, то кто бы стал устраивать показательную расправу ночью?

Стражник, чья физиономия в отсвете фонаря казалась багровой, ехидно ухмыльнулся.

— В покои майора, вот куда. И да смилуется Господь над твоей душой, Макдью.

— Нет, сэр, я не скажу, где был.