Ещё на севере королевства, на границах с Нормандией и Мэном нагло и активно сопротивлялся большой отряд рыцарей и наемников под руководством кондотьера Ламбера Кадока. Жизнь старается немного уравновесить силы противников, вот и у короля Филиппа появился свой «Меркадье». Вообще-то, Ламбер Кадок был очень интересная фигура для того времени. Он, как и провансалец Меркадье, становились предтечами нового явления в жизни феодальной Европы. Это были профессионалы своего дела, военного дела. Маргиналы до мозга костей, люди, не знающие никакой другой родины, кроме той, что исправно платила им деньги и награждала за храбрость и верность. Короли Англии и Франции сквозь пальцы смотрели на «похождения» своих наемников, ставших на их жалованье и исправно уничтожавших друг друга.

Моральный кодекс рыцарства того времени, воспитанный на балладах о паладинах Карла Великого, не позволял, даже в бою, поднять меч на персону королей, помазанников Божьих. Даже в плен их мог забрать только дворянин очень высокого ранга, не меньше графа или герцога. Да и то, только тот, что не был, даже косвенно связан с ним вассальной присягой, то уже подтвердил Бодуэн IX, граф Фландрии и Эно, когда в одном из столкновений с силами короля Филиппа не смог решиться взять его, практически окруженного в плен. А знатных французов, воевавших за королей Англии и Франции и не имевших владений у того и другого, было крайне мало. Ведь это были потомки тех искателей приключений, которые вместе с Гийомом Завоевателем в 1066 году захватили земли несчастного короля Гарольда Английского.

У наемников уже не было четкого морального кодекса. Во время осады Гайонны Ламбер Кадок уже ранил, правда, вскользь и легко, арбалетным болтом короля Ришара Кёрдельон, первым перешагнув ту хрупкую этическую грань, делавшую феодальную войну из группы турниров между рыцарями в кровавое и беспощадное побоище.

Король Ришар Кёрдельон был так шокирован и расстроен фактом выстрела в него, помазанника Божия, каким-то безродным наемником, что тут же написал гневное и, несколько истеричное, письмо королю Филиппу, жалуясь на «нарушение неписанного кодекса рыцарства» со стороны какого-то «грязного рутьера» без роду и племени. Король Филипп лишь выразил «сожаление» по поводу «случайного инцидента», только и всего, намекнув при этом недвусмысленно, что и у короля Англии имеется подобные люди. Ришар, после кровавого подавления бунта знати в Перигоре, произвел Меркадье в рыцари и вручил ему земли и замок убитого мессира Адемара де Бейнака.

Кадок был более меркантилен и менее экзальтирован, чем Меркадье. Его интересовали больше реальные и звонкие деньги, нежели титулы и прочие пожалования, которые нельзя было тут же ощутить в виде звонких ливров и денье. Война стала принимать угрожающий характер. Филипп, прекрасно осознавая, что людей, денег и земель у него в пять раз меньше, чем у Ришара, все же решил сопротивляться до конца, пусть и ценой гибели его династии. Он был уперт и настойчив…

Но и Ришар Кёрдельон был до безумия настойчив на этот раз.

13 июля 1198 года Германским императором был избран Оттон Брауншвейгский, племянник короля Ришара. Германия зашевелилась и стала готовиться к войне с Францией.

Ришар перекупил вероломного Бодуэна IX, графа Фландрии и Эно. Начинались робкие доклады агентов тайной службы, докладывающие королю о переговорах его лучшего друга детства, Рено де Даммартен, графа де Булонь с эмиссарами короля Ришара. Филипп, поначалу, отказывался верить…

Ришар женил Раймона VI Тулузского на своей сестре Жанне. Таким образом, Ришар, словно волка, обложил короля Филиппа…

Но, папа Иннокентий решил все по-своему… был заключен мир, сроком на пять лет. Короли дали обещание снарядить рыцарей в крестовый поход не позднее 1204 года.

В это самое время взбунтовался граф Эмар Лиможский. Он и так постоянно сдерживал и тормозил действия короля Ришара, сегодня же открыто перенес свой оммаж королю Филиппу. Ришар Кёрдельон вызвал Меркадье и его наемников и вторгся в границы графства, всё круша на своем пути. Он долго искал какой-нибудь достаточно весомый повод, чтобы начать войну против своего вассала.

И повод был найден! Где-то в середине марта, один серв графа Эмара, вспахивая землю возле замка Шалю, твердыни графа Лиможского, откопал удивительное по красоте золотое алтарное украшение. Честный крестьянин отнес находку графу, который озолотил серва, попутно написав грамоту об его отпущении на волю. Богопослушный граф принес в дар церкви эту драгоценную находку.

Король Ришар потребовал свою законную долю, по праву верховного сюзерена. Граф Эмар честно ответил, что платить не станет, так как он передал церкви принадлежащую ей реликвию. Ришар объявил графа вероломным и стал осторожно углубляться в земли Лиможа, чтобы начать осаду замка Шалю, не взирая на то, что приближалась Страстная неделя. Граф Эмар не остался в долгу, он направил письмо с жалобой в Курию королевства Франции на притеснения, чинимые Ришаром Кёрдельон. Второй гонец ускакал в Рим, везя слёзное письмо графа Верховному владыке…

По всем ближайшим городка и местечкам Лимузена, Ангумуа и Марша ездили глашатаи графа Эмара, призывая наемников на подмогу: «Его светлость, божьей и королевской милостью граф Эмар Лиможский обещает озолотить любого человека, способного послужить ему мечом, копьем или арбалетом…»

Небольшие группы «солдат удачи» того времени стали стекаться в замок Шалю под знамена графа.

В самом начале Страстной недели в двери замка Шалю постучался небольшой отряд, человек пять воинов. Все были прекрасно оснащены и, судя по их виду, являлись великолепными арбалетчиками. Их молодой, но практически седой, предводитель – его звали Чезаре, предложил графу свою посильную помощь в защите замка и земель. После того, как граф увидел, как все пятеро уложили в центр мишеней, отодвинутых на триста шагов, по десять арбалетных болтов, он нанял этих разбойников…

Посыльный королевы-матери, коронационный носитель скипетра английских королей, мессир Гийом де Марешаль, граф Стригайл, вместе с письмом от Элеоноры привез двух монахов-бенедиктинцев. Вернее сказать, одного. Второй монах, неизвестно каким образом, прибился к ним во время стоянки в одном из постоялых дворов в Анжу. Гийом решил взять его с собой, два монаха – не один, подумал он. Оба монаха были в грязновато-серых балахонах, бубнили постоянно себе под нос псалмы и раздражали своей нудностью не только Ришара, но и Гийома. Тот вошел в палатку Ришара и, припав на одно колено, протянул письмо:

– Сир! Вам письмо от королевы-матери.

Ришар отбросил какой-то свиток, вскрыл печать и пробежал глазами по письму:

– Опять матушка взялась за своё! Сама грешила в молодости направо и налево, а меня учит смирению и богобоязни! Напоминает мне о христианских заповедях