— Простите, мистер Раш, но назвать этот момент торжественным — сильное преуменьшение. По моему мнению, это ошеломляющее, поразительное событие, — начала я, понимая, что нужно сказать что-то, прояснить обстановку. — Что вы имели в виду, упомянув о возврате собственности? Восстановление монархии?

Раш яростно затряс головой.

— Нет, конечно, нет! Мы никогда бы не предъявили столь смехотворные и самонадеянные претензии. Несмотря на то что некоторые приверженцы монархии могут объявить нечто подобное в Интернете, — а таких немало, — поверьте, реставрация монархии в России — дело совершенно неосуществимое, невозможное. И даже нежелательное, если только об этом не заявит весь народ, а такого никогда не будет. К сожалению.

Снова эта самоуничижительная улыбка.

— Нет, я имею в виду, что во время революции все владения семьи, поместья, мебель, картины, все, за исключением той малости, что смогли вывезти мои предки, которым повезло ускользнуть от большевиков, было реквизировано государством.

Я хотела что-то сказать, но Раш поднял руку:

— Позвольте мне закончить. Посмотрим правде в лицо. Многие дворцы, поместья, драгоценности и мебель по праву принадлежат русскому народу и должны оставаться в его владении. Это национальные сокровища. Я говорю о других. Некоторые были дарами членам семьи, другие приобретены с соблюдением всех юридических формальностей. Именно их мы хотим выкупить, потому что они по праву принадлежат нам. В подтверждение мы готовы показать купчие и квитанции об уплате.

— А как насчет драгоценностей? И доказательств их происхождения?

— Абсолютно безупречны. Это фамильная, а не государственная собственность, и на каждую вещь имеются документы.

Что же, прежде всего, если семьей именуются монархи некоего государства, граница между «собственностью семьи» и «собственностью государства» несколько размыта. Будь вы обычным гражданином, особенно в царской, дореволюционной России, никому бы не пришло в голову раздавать вам сказочной красоты камни или поместья. А что касается денег… Еще одна огромная часть огромной российской проблемы. У бывших монархов наверняка имелись квитанции на покупку драгоценностей, но все приобретения делались по стартовой, вернее, крайне заниженной цене, ведь у бывших владельцев попросту не было иного выбора, кроме как продавать, поскольку речь шла о жизни или смерти. Возможно, если бы Романовы вложили малую долю имевшихся у них наличных в экономику, до сих пор сидели бы на троне.

Притом я почти уверена, что после всех приключений шансы получить неголословные доказательства происхождения драгоценностей будут в лучшем случае весьма шаткими.

Хотя — и мне пришлось напомнить себе, что именно такие шаткие шансы и служат залогом многих чудес, — коллекция личных украшений, привезенная вдовствующей императрицей в Англию и проданная нынешней королевской семье, чтобы оплатить содержание при британском дворе, имела все необходимые документы. Так что чем черт не шутит, а вдруг?

— Боюсь показаться скептиком, мистер Раш, но за последние годы мы не раз видели, что сохранение всех доказательств происхождения всего лишь одной картины, прошедшей Вторую мировую войну, в большинстве случаев почти невозможно. А тут речь идет о целой коллекции, пережившей не только русскую революцию, но и две мировые войны. Согласитесь, это не слишком правдоподобно.

— Согласен. И все же это правда.

Мистер Раш не спорил и не оправдывался. Наоборот, был спокоен и уверен.

— И где сейчас коллекция? Когда мы сможем ее увидеть?

— Я привез ее с собой. Лежит у меня в автомобиле.

— В вашем автомобиле, — повторила я. — Понятно.

Мне вдруг пришло в голову, что Раш — просто сбежавший из психушки пациент, каким-то образом узнавший о фантастических претензиях сэра Крамнера.

Очевидно, он разгадал мои мысли, потому что пояснил:

— Прятать на виду, мисс Кесуик, лучший способ. Именно так мы и хранили коллекцию все эти годы.

— Где ваша машина?

— У входной двери.

— Надо соблюдать осторожность, чтобы не привлечь ненужное внимание.

Но мистер Раш покачал головой.

— Никто не знает, что там лежит. Кроме того, я привез телохранителей: мимо них никто не пройдет.

Игра становилась запутанной. Если все и в самом деле законно, это означает, что мы стоим на пороге сложнейших переговоров, больших и малых. Если же начать докапываться до истины, он легко может сесть в машину и проехать квартал-другой до «Кристиз» или перейти дорогу до «Сотбиз», а те примут его с распростертыми объятиями.

— Поверьте, мисс, моя семья взяла на себя труд хранить сокровища более восьмидесяти лет. Уверен, что без труда смогу перетащить их через тротуар и доставить сюда.

— Хорошо, я уведомлю охрану. Пожалуйста, скажите, что не возражаете против этого.

— Разумеется. Нам понадобятся пара крепких рук и тележки.

Забрызганный грязью, слегка помятый, старый белый «рейнджровер» — идеальное средство передвижения для сельского джентльмена, живущего одной манной Небесной, — был припаркован у крыльца под бдительным оком нашего элегантного привратника Уинстона. Он перешел к нам из «Клариджез», соблазнившись заманчивыми посулами Бертрама, и теперь придавал стиль нашему заведению своей черной с золотом ливреей. Глядя, как он приветствует ранних пташек, слетающихся на утренние аукционы, можно подумать, что он знает по именам весь мир, а вероятно, и кое-кого за его пределами. Уинстон — чисто лондонское явление. Сомневаюсь, что Оуэн сознает, как нам с ним повезло.

Два эрделя терпеливо сидели в машине, глядя в замусоленные окна: один на сиденье водителя, один — сзади. Я совершенно не разбираюсь в собаках, но эти казались мне идеальными образцами породы: большие умные глаза, настороженные морды, черные спины, рыжие ноги. Ничего не скажешь, надежная стража: бесстрашие и грубая сила этой породы вошли в легенду. Завидев хозяина, они вскочили и завиляли хвостами.

Дмитрий Раш открыл заднюю, грузовую дверцу, отстегнул собак. Те немедленно выскочили, встали по обе стороны от него. Дмитрий полез в машину, отодвинул груду спортивного, охотничьего и рыболовного хлама и откинул черный брезент, открыв шесть запертых на висячие замки металлических ящиков для инструментов, каждый фута три в длину, полфута в ширину и фут в высоту. Не знаю, сколько они весили, но потребовалось двое дюжих грузчиков, чтобы перенести их из машины на тележки. Рядом неотлучно находились вооруженные охранники.

После этого мистер Раш и собаки, не отрывавшие глаз от ящиков, пошли вслед за тележками, которые спускали по пандусу в подвал, обозначенный литерой «А» (под зданием «Баллантайн» имеется четыре подвальных этажа). Как только мы оказались внизу, за нами с негромким лязгом закрылась массивная стальная дверь. Охранник задвинул засов.

Жизнь аукционной фирмы крайне динамична, бурление за сценой не прекращается ни днем, ни ночью, а подвал «А» был центром деятельности. Мы проходили мимо рядов шкафчиков-хранилищ со стенками из металлических планок, чтобы можно было разглядеть содержимое. Носильщики и грузчики толпились у древних грузовых лифтов, администраторы в наушниках распоряжались, куда что поместить. Сегодня, в понедельник, нужно было разобрать вещи для аукциона в среду. На каждом шкафчике крепилась табличка с названием товара, аукционного зала, временем аукциона и именем аукциониста. Как только сегодняшние торги будут окончены и проданные вещи вывезены, все, что хранится в шкафчиках, поднимут в выставочные залы.