«Продолжай в том же духе, и, возможно, я так и сделаю».

— У меня есть идея получше, — сказала Анна. — Впереди закусочная. Почему бы нам не остановиться и не обсудить все как цивилизованным людям?

Моника сначала ничего не ответила. Она сидела, глядя в окно, с несчастным выражением лица. Или она просчитывала свой следующий шаг? Наконец она повернулась к Анне и, вздохнув в знак согласия, сказала:

— Только в том случае, если мы будем сидеть на улице, где я смогу курить.

Анна сдержала улыбку.

— Вполне справедливо.

Предпоследний в списке дом престарелых находился в конце улицы Дос-Пальмас, с видом на идеально ровную лужайку. Розовый оштукатуренный дом в испанском стиле скрывался в тени огромных дубов и был окружен широкими зелеными, похожими на сукно, лужайками; по сравнению с теми домами, которые Анна и Марк посетили до этого, это место казалось даже слишком хорошим. Внутри оно оказалось еще более впечатляющим: все сияло чистотой и современностью, комнаты регистрации и комнаты для гостей были обставлены удобными стульями и диванами, на стенах висели картины импрессионистов. И что самое приятное, цена соответствовала тому пределу, на который согласилась Моника.

Анна дождалась, пока они с Марком отправятся обратно к его машине, и взволнованно спросила:

— Ну, что ты думаешь?

Марк пожал плечами.

— Немного маловато персонала для такого здания.

У нее оборвалось сердце.

— Может, у них у всех грипп и они на больничном?

Он не выглядел убежденным.

— Ты не заметила ничего необычного в пациентах?

— Заметила. Они все показались мне счастливыми.

Анна была ослеплена образом своей матери, обедающей в уставленной подсвечниками столовой или наслаждающейся вечерним концертом, таким, какой они только что видели в комнате регистрации — органист-пресвитерианин и Кэрри Брамли за пианино. Анна не очень-то выискивала негативные моменты.

— По-моему, они чем-то напичканы. — Они дошли до конца усаженной пальмами аллеи, где была припаркована серебристая «Ауди» Марка. — Это самый старый трюк из учебника — накачать пациентов успокоительным, чтобы легче было с ними управляться.

— Ты уверен? — задумавшись об этом, Анна поняла, что старики действительно выглядели неправдоподобно счастливыми.

— У меня нет никаких доказательств. Просто когда что-то выглядит слишком хорошо, чтобы быть правдой, то обычно здесь что-то не так. — Они сели в машину. Марк включил зажигание и дал задний ход, выезжая на дорогу. — У нас есть в списке еще один дом престарелых, так что не теряй надежды. — Он одарил Анну улыбкой, показавшейся ей чем-то вроде горячего чая в холодный день. Все, что ей оставалось, — это сконцентрироваться на поставленной задаче.

Анна наблюдала за тем, как Марк вел машину по крутым поворотам Фокс-Кэньйон-роуд. Она не знала, о чем он думал: то ли жалел, что вызвался помочь ей, то ли наслаждался прекрасным полднем вдалеке от работы.

— Я бы не справилась без тебя, — сказала Анна. — Честно говоря, не знаю, как тебя благодарить.

— Не выдумывай.

Казалось, Марку было неловко, когда она его благодарила. Глядя из окна на залитые солнцем холмы с растущими на них дубами, он сказал:

— Я и понятия не имел, что в Карсон-Спрингс так красиво. Это как Шангри-Ла. Дай я угадаю: ты одного возраста с Мафусаилом, и если тебе когда-нибудь нужно будет уехать отсюда…

— Я зачахну и умру, — со смехом закончила Анна, чувствуя легкое замешательство при мысли о том, чтобы пустить такие глубокие корни.

— В таком случае обещаю не выпускать тебя за пределы города.

— В том, чтобы оставаться так долго на одном месте, есть и негативная сторона. Можно загнить.

Навстречу им на своем пикапе гремел Эвери Левелин. Кузов машины был завален мебелью. Он направлялся к своему антикварному магазину, несомненно, с какой-то распродажи. Это зрелище привело Анну в уныние: эти несколько предметов мебели были всем, что кто-то нажил, проведя всю жизнь в Карсон-Спрингс.

Марк глянул на нее краем глаза.

— Не вижу никаких доказательств этому.

Анна почувствовала, как ее щеки залил румянец. Он флиртовал? Но это замечание она могла услышать и от Гектора. Ей нужно прекратить искать скрытый смысл в каждом слове и жесте, иначе она закончит как мисс Финли, которая в каждую годовщину смерти своего любимого просит отца Риардона отслужить специальную мессу, не замечая снисходительных улыбок и насмешек, которые она вызывала у окружающих.

Десять минут спустя они остановились перед отдельно расположенным зданием в викторианском стиле, находящимся на небольшой боковой улочке в нескольких кварталах от Старой Миссии. Над зарешеченным въездом, украшенным ипомеей, висела неброская вывеска: «Саншайн Хоум». Название показалось Анне неправдоподобно радостным, поэтому она, несмотря на то что голос у женщины, с которой она говорила по телефону, был очень приятным, оставила это заведение напоследок.

— Должно быть, здесь трупы в подвале зарыты, как в «Мышьяке и старом кружеве», — пробормотала она, направляясь вместе с Марком к зданию по главной аллее, затененной огромными старыми катальпами[11], чьи стручки гремели на ветру, словно сабли.

— Не знал, что ты фанатка старых фильмов. — Марк шел, слегка подпрыгивая. Удивительно, но он казался почти беззаботным.

— А бывают новые? — Анна не была в кино слишком давно, чтобы помнить, когда это было в последний раз. Обычно, когда она подыскивала кого-то, чтобы присмотреть за матерью, это приносило столько проблем, что игра не стоила свеч. — Ты же знаешь, что я редко выбираюсь куда-нибудь.

— У меня такое чувство, что это скоро изменится.

Марк взял ее за руку, и, когда они поднялись на порог, Анна вся задрожала. Но она знала, что та свобода, которой она скоро сможет наслаждаться, будет сопровождаться огромным чувством вины.

Марк позвонил в звонок, и через несколько минут, показавшихся Анне вечностью, в двери появилась женщина. Анне стало интересно, не является ли она пациенткой. Судя по ее белоснежным волосам и неестественно прямой осанке, она была уже в возрасте, вполне подходящем для этого, но эта мысль исчезла сразу же после того, как женщина протянула руку и сердечно сказала:

— Вы, должно быть, Анна. Меня зовут Фелиция Кэмпбел. Простите, что заставила вас ждать. Я мыла посуду в кухне.

У Фелиции было открытое лицо, пересечение морщин на котором создавало корзину, в которой гнездились ее теплые карие глаза и улыбающийся рот.