– В соответствии с сегодняшним положением вещей я хотел бы сказать, что лишь это страшное испытание может привести народы земли к миру. Победитель будет фактически столь же беден, как побежденный, и человеческому сознанию, возможно, понадобится время, чтобы осознать, что люди должны посвятить свою жизнь решению общих экономических проблем.

– Вы неисправимый идеалист, Вилли. Мне уже почти не на что надеяться. Даже во времена наемников был широко распространен лозунг «Уцелевший всегда прав». И я надеюсь, что вы доживете до конца этой войны, чтобы увидеть, как большевики, янки и томми будут победно размахивать кнутом. Адольф тогда уже будет мертв, а все несущие вместе с ним ответственность уничтожены. Люди смогут испить варево, которое они сами состряпали. Но кто-то все еще верит в право. Бог и мир будут чертовски одурачены.

– К сожалению, вероятно, вы правы. Что случится в конце войны? Они предадут нас, когда петух еще трижды не прокукарекает. Уважение к чести умирает вместе с честью, благоговение умирает со страхом и уничтожением всех храмов. Нас, солдат, будут встречать словами позора и упрека. Победители будут делать это, а наш собственный народ будет порочить нас через уста нового правительства. «Вы хотели этого», – будут говорить нам с презрительной усмешкой. Долой форму. Сорвите свои ордена и знаки отличия.

– Люди только будут рады сорвать с нас символы изнурительной борьбы, страданий и смерти, и горе тем несчастным из нас, которые окажутся в руках жаждущих мести.

Будет восстановлен рабский труд старых времен. Никакой человек не может быть собственностью другого, кроме как по собственному согласию. Это называется «Права человека», не так ли?

И опять горе постигнет человека, который имеет смелость высказывать собственное мнение. Его можно сравнить с сумасшедшим, шагающим ночью через наполненный грабителями лес с зажженной свечой.

Мы будем загнаны в какой-нибудь угол наших разрушенных городов, чтобы сидеть на корточках и умирать от голода.

Под адскими, слепящими лучами мести каждый из нас должен будет найти свой собственный путь, подобно одинокому страннику, потерявшемуся в лесу, прорубающему своим топором тропинку сквозь джунгли, останавливающемуся время от времени и внимательно вслушивающемуся в слабые отдаленные звуки, которые доказывают, что и другие находятся на той же самой тропинке, что и он сам.

Я спрашиваю вас, после всех наших страданий, лишений и смерти, мы, солдаты, действительно заслужили это?

Мои слова с трудом выходили наружу, словно через толстый слой ваты.

– Поступайте так, как я делаю, Вилли. Полностью наслаждайтесь жизнью. С одной стороны смерть, а с другой – лишнее мгновение яркой, роскошной жизни. Вы часто хмурились, старина, когда я вел себя как сумасшедший, но будьте справедливы. Разве я не вправе взять все, что мир может дать мне? Если мы должны потерпеть неудачу, то давайте идти на дно с развевающимися флагами под звуки органа, пока вся эта проклятая ситуация не взорвется.

В этот момент показался и стал быстро приближаться Зибе, державший под мышкой гуся. Правой рукой он зажимал клюв птицы, чтобы гогот не выдал его присутствие незнакомым ушам.

Темнота опустилась на лес, когда мы возвращались обратно домой. Мы спешили в барак Бартака, где должны были убить и выпотрошить птицу. К своему изумлению, мы обнаружили нашего друга спящим.

– Тихо, – прошептал Прагер, приложив указательный палец к губам. – Приготовьтесь включить свет.

Он положил гуся на грудь Бартака. Заново обретя свободу, испуганная птица загоготала, вперевалку прошлась по лицу спящего человека и неистово захлопала своими крыльями. Такой шум разбудил бы мертвого.

Раздался булькающий вскрик. Я неожиданно включил свет. Гусь метался по кровати, хлопая крыльями и дико крича.

– Какого черта вы сделали это? Вы почти до смерти напугали меня.

– Идите сюда, выпейте шнапса, и все пройдет.

Мы веселились так долго, что раздражение лейтенанта постепенно спало.

Наконец, Зибе достал свой складной нож и зарезал гуся. Он был большим специалистом в этом деле.

Оказалось, что этот жареный гусь стал последней пищей для обер-лейтенанта Бартака, который на следующий день был сбит над Райне в бою со «Спитфайрами».

Окна автобуса, который тем зимним утром 29 декабря вез пилотов на аэродром, покрылись льдом. Окружающая местность изменилась словно по мановению волшебной палочки, и везде вокруг ярко сверкали кристаллики льда.

Внезапно стало очень холодно. Область высокого давления, сформировавшаяся над Азорскими островами, накануне ночью достигла Северо-Западной Германии, которая в течение недель находилась в зоне низкого давления. Наступил прозрачный, холодный зимний день, и, когда над лесами юго-восточнее Клоппенбурга поднялось бледное солнце, белый заснеженный пейзаж запылал замечательной смесью оттенков от темно-красных до золотисто-желтых и синевато-белых. Темно-синее небо над сосновыми лесами, тонкие деревья покрыты толстым слоем снега, а свежий утренний ветер мечтательно раскачивает их белые кроны. Золотой дождь падал с ветвей на землю.

Ранним утром начались интенсивные боевые действия. Было приказано вылетать эскадрильями, поскольку сообщалось о наличии вражеских соединений, распределенных над обширной областью небольшими группами. Это снова были ставшие уже обычными штурмовые атаки «Тандерболтов» с шахматной окраской и «Мустангов» с красными носами[185] – они были старыми знакомыми «Зеленого сердца».

7-я и 10-я эскадрильи поднялись в воздух. Достигнув некоторого успеха, они вернулись в сектор Оснабрюкка.

Солнце стояло высоко, и его лучи тысячекратно отражались от яркого, слепящего снега, покрывавшего землю вокруг Райне.

Дортенман сидел в своей кабине в готовности к взлету, ожидая лишь команды на старт. Сообщалось о новых атаках истребителей-бомбардировщиков в районе Дортмунд – Райне.

В штабе находились командир группы, я со своей компанией и офицер из службы связи. В этот момент пришло сообщение о соединении четырехмоторных бомбардировщиков, появившемся над побережьем Голландии. Вайсс серьезно посмотрел на своих офицеров, и мы поняли, что этот красивый, солнечный день станет трудным испытанием для нас. Никаких признаков облаков, которые могли бы послужить прикрытием.

Из громкоговорителя раздался приказ для «Зеленого сердца». Вайсс схватил пистолет «Вери», открыл окно и выстрелил зеленую ракету – сигнал на взлет Дортенману.

Двигатели заревели, воздушные струи от винтов отбрасывали позади самолетов снежные вихри. Машины неслись по летному полю в направлении штаба.

Все офицеры в штабе изумленно смотрели на это. Именно в этот момент гауптман Функ возбужденно закричал: