Гоф меняется в лице. Он недовольно смотрит на Корнелиуса. Потом складывает пальцы домиком под подбородком и буравит Эдварда немигающим взглядом.

– Вы же отдаете себе отчет, мистер Лоуренс, что это вы обратились к нам за помощью?

– Разумеется. Но я, сэр, беспокоюсь о благополучии семьи, связанной с данным делом, и это требует немалой деликатности. – Эдвард умолкает, но через пару секунд набирается смелости. – Я также осознаю, что речь идет о моих будущих отношениях с Обществом, поэтому предпочитаю действовать с исключительной предусмотрительностью. – Пауза. – Мистер Эшмол сообщил мне, что анализ глины дал интересные результаты…

Такое впечатление, будто бы в воздухе что-то сдвинулось, и сердце Эдварда вдруг начинает усиленно биться. Он понимает, что сейчас произойдет. Он думает о мисс Блейк и о своих дурных предчувствиях. Каким же невыносимым разочарованием обернутся его упования, если в конце концов выяснится, что пифос был приобретен незаконно…

Гоф не сводит глаз с Эдварда, и возникшая пауза в их беседе все длится и длится. Корнелиус мрачно разглядывает носки своих нарядных башмаков. Эдвард ерзает на стуле.

– Так что вы обнаружили, сэр?

Гоф откашливается.

– Этот предмет. Могу ли я по крайней мере попросить вас описать его мне?

– Он представляет собой… или, можно сказать, похож на крупную греческую вазу, в которой могли храниться такие продукты питания, как зерно, вино или масло и которую древние греки обыкновенно называли пифосом.

– Я знаком с терминологией, мистер Лоуренс, – произносит директор с нетерпеливым вздохом, и Эдвард чувствует, как его щеки заливает румянец.

– Да, сэр. Конечно.

Снова пауза.

– Что ж, мистер Лоуренс, продолжайте.

Эдвард чуть наклоняет голову.

– Его поверхность покрыта резными изображениями сценок о сотворении первых людей на земле. В частности, там воспроизведена история о легендарной Пандоре.

Гоф барабанит пальцами по столу.

– Вы имеете в виду миф о ящике Пандоры.

– Именно так.

– И что вы думаете, каков возраст данного предмета?

– Я не думаю, что можно говорить об определенном возрасте этой вазы. Если не считать самих резных изображений, на ней нет характерного клейма, которое подтвердило бы время ее создания. Отсутствуют и следы краски – нет ни черной, что позволило бы отнести ее к седьмому веку до Рождества Христова, ни красной, что свидетельствовало бы о третьем веке. Этот пифос настолько тяжел, что я не смог сдвинуть его с места, поэтому мне не удалось проверить, имеется ли на дне фальшивая маркировка.

Он мельком глядит на Корнелиуса: тот, судя по всему, немало впечатлен рассказом, и душа Эдварда наполняется гордостью.

– А не могли бы вы сами высказать предположение о его возрасте? – интересуется Гоф, и Эдвард наконец осмеливается взглянуть на директора.

– Я… – он пожимает плечами. – Я не стану даже пытаться, сэр.

Гоф подается вперед, и его тяжелые брови сдвигаются к переносице.

– Мистер Лоуренс, мы проверили эту глину совершенно новым методом, и я должен подчеркнуть, что он пока что является сугубо экспериментальным. Но, если верить нашим ученым, глина в этой склянке относится к доисторическим временам. Строго говоря, ее невозможно датировать.

Из камина в помещение вползает тонкая струйка дыма.

Эдвард озадаченно моргает.

– Невозможно?

– Именно.

– Относится к доисторическим временам?

– Так я и сказал, мистер Лоуренс.

– Но… но это же смехотворно! – вскрикивает Эдвард и переводит взгляд с Гофа на Корнелиуса и обратно, как будто они договорились коварно его разыграть. – На поверхности пифоса нет ни единой царапины. Ни трещин, ни выцветших пятен. Он в идеальном состоянии.

– И тем не менее…

– Вы смеетесь надо мной, сэр?

– Уверяю вас, нет.

Эдвард с трудом сдерживается, чтобы не выбежать из комнаты. Да как он смеет вот так издеваться над ним? И даже Корнелиус, кто бы мог подумать! Эдвард охвачен чувством уязвленной гордости и полного бессилия, но, когда он, кипя гневом, начинает вставать со стула, Корнелиус поднимает руку в попытке успокоить друга.

– Эдвард! Это не шутка. Мы так же, как и ты, сначала не поверили своим глазам.

Эдвард изумленно смотрит на своего друга.

Кларет разлит по бокалам. Эдвард, нахохлившийся и опустошенный, вертит в пальцах свой бокал.

– Нет, – бормочет он снова и снова, – нет. Тут какая-то ошибка. Вы же сами сказали, что это экспериментальный метод.

– Верно. Но стратиграфический[35] анализ – оценка напластований и соотношения разных слоев отложений в почве, – поясняет Гоф Эдварду, на лице которого застыло непонимающее выражение, – довольно точный научный метод, а мои ученые весьма дотошны. Они даже сравнили эту глину с поздними образцами керамики, возраст которой более или менее известен. Мои ученые, мистер Лоуренс, прошли подготовку не где-нибудь, а в Королевском обществе и являются авторитетами в своей области. Получается, что ваш знакомый, назовем его так, владеет артефактом значительной исторической ценности.

– Но…

Гоф машет рукой, призывая его помолчать.

– Я бы воспользовался такой возможностью, мистер Лоуренс. И я уверен… – тут он бросает на Корнелиуса недовольный взгляд, – вам хорошо известно, что я не имею обыкновения исследовать древности, не имеющие отношения к нашим краям. Мы слишком долго пренебрегали британскими сокровищами, предпочитая очаровываться экзотикой. Но то обстоятельство, что данное изделие… – и Гоф указывает на склянку, – является чрезвычайно древним, дает веский повод для его изучения. Безусловно, у нас нет никаких упоминаний о подобного рода памятнике, и я не могу припомнить, чтобы где-то был задокументирован артефакт такого возраста. Поскольку вы отказываетесь раскрыть свой источник, я позволю вам самолично заняться этим исследованием.

Эдвард не верит своим ушам. И лишь когда проходит первый шок, он чувствует прилив восторга и надежды. Впервые за многие годы Общество древностей дозволяет ему заняться тем, что сулит несомненный успех! Но все же…

Он снова думает о пифосе и о других предметах, хранящихся в подвале «Эмпориума Блейка». Как же он сможет написать заслуживающий доверия научный труд, если пифос был приобретен бесчестным путем? Но нет. Нет! Он должен, он просто обязан мыслить оптимистично, а не воображать себе самое худшее. Еще ведь остается шанс, что у дяди мисс Блейк имеются веские причины прятать этот пифос и другие ценные предметы в подвале, а не выставлять их в торговом зале. Они вполне могли быть приобретены им законным образом. Это же возможно. Эдвард неверной рукой подносит бокал кларета к губам и делает глоток. О, если бы чуть больше знать о тонкостях торговли древностями из-под полы! Эдвард сжимает в пальцах хрустальный бокал, избегая взгляда Корнелиуса.