— Полно, господа! Довольно праздной болтовни — в этом леди Далила совершенно права. — Она тщательно подчеркнула «в этом». — Поехали.

— В дом ее отца? — удивленно спросил разбойник.

— Разумеется, — ответила Корделия.

— Да, — сурово подтвердил Ален. — Мы дали слово сопровождать эту даму до дома, хотя я сомневаюсь, сударь, что ты способен понять, как важно держать свое слово!

Теперь потемнел взор Бора, и Корделия поторопилась вставить:

— Ален! Это неблагородно! — А потом добавила им обоим:

— Делайте, что хотите, а я отправляюсь в путь.

Она ударила Фесса пятками по бокам, и огромный черный скакун резво двинулся к тропе. Мужчины изумленно провожали ее глазами; затем Ален пришпорил коня, а безлошадный Бор припустил вдогонку на своих двоих.

Корделия сдержала Фесса, и они догнали ее, заняв места по обе стороны черного жеребца. Девушка убедилась, что Фесс идет достаточно медленно, чтобы не слишком утруждать Бора.

— Нет, не бросай меня, прекрасная госпожа! — воскликнул Бор. — Ведь без тебя этот Бор совсем помрачнеет!

Корделия, вздернув подбородок, произнесла как можно холоднее:

— Черная шевелюра, сударь, черная борода, куда уж мрачнее?

Мгновение он смотрел на нее, не находя ответа, затем ухмыльнулся, оскалив белоснежные зубы. Она отметила, что губы у него алее и чувственней, чем у большинства мужчин.

— Пусть так, миледи, но без твоей улыбки чернота и вовсе сгустится.

— В свете твоей красоты, очаровательная Корделия, — вставил Ален, — любой мужчина покажется темным и мрачным.

Довольная, она повернулась к принцу:

— Как я благодарна тебе, Ален. Где ты научился так красиво говорить?

— Ну, сердце подсказало, — ответил он, заглядывая ей прямо в глаза. Сердце ее затрепетало, и она задумалась, действительно ли искренни его слова.

Нет. И сомневаться не приходится. Лишь состязание с Бором подвигнуло его на эту тираду; впрочем, она вспомнила несколько комплиментов, сказанных накануне вечером…

Однако…

Она с детства помнила, что Ален ненавидит проигрывать, хотя с годами научился сохранять хорошую мину…

— Листья, шелестящие на дереве, не могут быть легче поступи твоей!

— Летнее небо никогда не достигнет ясности твоих глаз!

— Цветущая вишня бледнеет рядом с твоими ланитами!

— Нет, ибо ланиты твои и есть эти цветы!

Корделия переводила взгляд с одного на другого и не могла насытиться льющимися с обеих сторон комплиментами. У нее не было оснований считать все эти дифирамбы идущими от сердца, и, тем не менее, она наслаждалась. Определенно, что-то есть в подобном состязании.

Ее брат, едущий следом, не скрывал своего раздражения:

— Что они в ней отыскали? Не могла же она за один день превратиться в красавицу!

— Вспомни, что сказал Бор, — недовольно обронила Далила. — Брат не в состоянии заметить красоту собственной сестры. — Она повернулась к Джеффри; в голову ей пришла злая фантазия:

— Возможно, это означает, что лишь брат способен разглядеть истину.

Джеффри помедлил, раздумывая, стоит ли ему оскорбляться, и наконец решил ответить ей той же монетой:

— А у тебя никогда не было брата? — осведомился он.

— Нет, только сестра. — Тень пробежала по лицу девушки.

Джеффри торопливо продолжил, чтобы заглушить неприятное воспоминание:

— Тогда мне следует занять его место и понять, какова ты на самом деле.

Казалось, она пришла в замешательство, даже испугалась, но лишь на мгновение. Веки ее сомкнулись, а губы скривила ленивая усмешка:

— Ну-ну, сударь! Разве прошлой ночью ты не увидел меня в истинном свете?

— Лунном? — вздохнул Джеффри. — Или в сиянии звезд?

Нет! Лишь солнечный свет раскрывает нашу истинную суть.

— Верно. — Она перестала улыбаться и свысока посмотрела на собеседника. — И что же, сударь, открыл тебе солнечный свет?

— Ну, дюжину мелких черточек, незамеченных ночью: как алеют твои губки, как розовеют щечки! Да и вообще, цвет твоего лица совершенней чего бы то ни было — даже алебастра, коим представал ночью! И звезды, что упали с небес, не выдержав сравнения с твоими очами, знают истину, ибо ты затмила их все до единой!

Далила издала довольный смешок.

— Какая прелестная речь, сударь! Нет, я, пожалуй, послушаю еще, если ты оставил про запас чего-нибудь в том же духе.

Корделия оглянулась, нахмурившись, — как раз, чтобы увидеть, как Джеффри склоняется к руке Далилы, и снова услышать ее смех:

— Ого, сударь! Прелестных речей уже недостаточно! — Продолжила она мягче, да так, чтобы не услышала Корделия:

— И что же ты еще умеешь?

— Все, что пожелаешь. — На губах его заиграла легкая улыбка, вскоре растянувшаяся от уха до уха. — Назови любой свой каприз, госпожа, и я к твоим услугам.

Далила оценивающе склонила голову набок:

— Полагаю, мне стоит повременить с ответом. А ты, сударь, пока притаись в ожидании.

— Там, где прикажешь, — хрипло проговорил Джеффри. — И где же мы притаимся? Действительно, придется терпеть в ожидании ночи.

Глаза Далилы вспыхнули гневом, однако на губах заиграла довольная улыбка, а в голосе насмешка:

— Ты ничего не дождешься, если будешь ждать ночи, ибо тогда нечего будет дожидаться.

— О, горе мне! — Джеффри склонился поближе. — Так" ждать или не ждать? Ты говоришь, что я должен ждать, но если буду ждать, то ничего не дождусь.

— Ну, так не жди, — выдохнула она.

Они склонились в седлах, и он примкнул губами к ее губам.

Корделия вновь обернулась, встревоженная внезапно наступившей тишиной, и возмущенно уставилась на одними лишь устами соединившихся всадников, но тут же, зардевшись, отвела глаза.

— Я чем-то обидел тебя, прекрасная госпожа? — воскликнул Ален, принявший на свой счет ее негодование.

Корделия немного оттаяла и, повернувшись к нему, одарила улыбкой:

— Никоим образом, сэр, ни ты, ни Бор. Просто я расстроилась, вспомнив стихотворение:

Мужчины больше обещаний нарушают,

Чем женщины их успевают дать.

— Это ко мне не относится, ибо я никогда не даю обещаний. — Голос Алена смягчился, и он склонился ближе. — Я лишь просил о них, но ничего не получил.

Корделия уставилась на него, улыбнулась и сказала:

— В другой раз не проси, пока не уверишься в том, что они будут даны.