Позже, когда Микаэль уловил разговор Флинка с диспетчерской службой, он понял, что кивок, вероятно, все же означал «нет» или, в лучшем случае, какое-то растерянное непонимание. Как бы то ни было, с тревогой вышла задержка, и даже когда ее объявили, все делалось некорректно – похоже, из-за слишком нечеткого донесения Флинка.

Эта недееспособность передалась на другие уровни, и Эрик Цеттерлунд безумно радовался тому, что обвинить в этом его не смогут. В этот момент он еще не подключился к расследованию. С другой стороны, сейчас он здесь и не имеет права ухудшить положение. Список его заслуг за последнее время нельзя было назвать блестящим, и он должен воспользоваться шансом и продемонстрировать свои способности – или, во всяком случае, не опозориться.

Цеттерлунд стоял на пороге гостиной, только что закончив беседовать с людьми из «Милтон секьюрити» о типе, который этой ночью, чуть пораньше, засветился на камерах наружного наблюдения. Этот мужчина вовсе не соответствовал описанию, данному предполагаемому убийце Микаэлем Блумквистом, а напротив, слегка напоминал худощавого наркомана со стажем, но, судя по всему, все-таки обладал высокой технологической компетентностью. В «Милтон секьюрити» полагали, что он хакнул охранную сигнализацию и вывел из строя все камеры и сенсоры, что по-всякому не делало историю менее неприятной. С одной стороны, профессиональное планирование. С другой – сама идея осуществить убийство, несмотря на полицейскую охрану и новейшую охранную сигнализацию. На какую же уверенность в себе это указывает?

Вообще-то, Эрик собирался спуститься на первый этаж к криминалистам. Однако он задержался наверху и просто озабоченно смотрел в пространство, пока его взгляд не остановился на сыне Бальдера, который хоть и являлся их ключевым свидетелем, но явно не мог говорить и ни слова не понимал из сказанного ими – иными словами, примерно чего-то подобного и следовало ожидать при такой неразберихе.

Понаблюдав за тем, как мальчик взялся за маленький кусочек огромного пазла, Эрик двинулся к изогнутой лестнице, ведущей на первый этаж. Но в следующее мгновение он застыл на месте. Ему вспомнилось первое впечатление от ребенка. Когда он только ступил в дом, почти ничего не зная о происшедшем, мальчик показался ему самым обычным. В нем не было ничего примечательного, подумал он, разве что возбужденный взгляд и напряженные плечи. Эрик, пожалуй, даже описал бы его как необыкновенно красивого парня с большими глазами и непослушными вьющимися волосами. Уже позже Цеттерлунд узнал, что мальчик – аутист и страдает тяжелой формой умственной отсталости. То есть он не сам это увидел, а ему об этом рассказали; значит, подумал он, убийца либо встречался с мальчиком раньше, либо точно знал, как обстоит дело. Иначе он едва ли оставил бы пацана в живых и стал бы рисковать тем, что свидетель опознает его на очной ставке, не так ли?… Хотя Эрик даже не дал себе времени додумать мысль до конца, она привела его в возбуждение, и он поспешно подошел к мальчику.

– Мы должны его немедленно допросить, – заявил он, сам того не желая, слишком громким и раздраженным голосом.

– Господи, будьте с ним немного поделикатнее, – сказал Микаэль Блумквист, случайно оказавшийся рядом.

– Не вмешивайтесь, – прошипел Эрик. – Он, возможно, знал преступника. Надо раздобыть альбом с фотографиями и показать ему. Надо каким-то образом…

Мальчик прервал его, разрушив пазл внезапным взмахом руки, и Цеттерлунду ничего не оставалось, как только пробормотать слова извинения и отправиться вниз, к криминалистам.

Когда полицейский скрылся на первом этаже, Микаэль остался стоять, наблюдая за мальчиком. Казалось, с ним вот-вот опять что-то произойдет, – возможно, новый припадок; а последнее, чего хотелось Блумквисту, это чтобы ребенок снова стал наносить себе увечья. Но тот застыл и принялся с бешеной скоростью крутить правой рукой по ковру. Потом резко остановился и поднял умоляющий взгляд, и хотя Микаэль на мгновение заинтересовался тем, что бы это могло означать, он оставил свою мысль, когда высокий полицейский, которого, как он уже запомнил, звали Петер Блум, уселся рядом с мальчиком и попытался опять увлечь того пазлом. Сам же Микаэль пошел на кухню, чтобы немного передохнуть. Он смертельно устал, и ему хотелось уехать домой. Но, по-видимому, сперва следовало посмотреть на несколько снимков с камеры наружного наблюдения. Когда ему их покажут, он не знал. Все затягивалось и казалось беспорядочным и неорганизованным, а Микаэлю отчаянно хотелось в постель.

Он уже успел дважды поговорить с Эрикой и проинформировать ее о случившемся, и хотя им пока было известно об убийстве крайне мало, оба сошлись на том, что Микаэлю следует написать об этом большую статью в следующий номер. Не только потому, что преступление само по себе казалось большой драмой, а жизнь Франса Бальдера представлялась достойной описания. Микаэль ведь оказался лично причастен к материалу, что повышало ценность его репортажа и давало ему преимущество перед конкурентами. Один только драматичный разговор этой ночью, заставивший его поехать сюда, придаст его статье неожиданный нерв.

Никому из них не требовалось особенно распространяться на тему ситуации с «Сернер» и кризиса в журнале. В их разговорах это просто подразумевалось, и Эрика уже спланировала, что пока Микаэль будет отсыпаться, подготовительной работой и сбором материала займется их вечный временный сотрудник Андрей Зандер. Она довольно решительно – как нечто среднее между заботливой мамой и авторитарным главным редактором – заявила, что не желает, чтобы ее знаменитый репортер вышел из строя еще до того, как работа даже не началась.

Микаэль с легкостью согласился. Андрей – амбициозный и симпатичный парень, а будет так приятно, проснувшись, сразу получить весь базовый материал, желательно со списками тех людей из окружения Бальдера, кого ему следует проинтервьюировать… И, чтобы попытаться просто ненадолго переключиться на что-нибудь другое, Микаэль задумался над проблемами Андрея с женщинами, в которые был посвящен во время нескольких вечерних посиделок в «Мельнице». Андрей молод, умен и привлекателен. Он должен бы быть находкой для кого угодно. Но из-за какой-то мягкости и уступчивости характера его постоянно бросали, а он воспринимал это тяжело. Андрей – неисправимый романтик, постоянно мечтающий о большой любви и о большой сенсации.

Микаэль уселся за кухонный стол Бальдера и посмотрел на темноту за окном. Перед ним на столе, возле спичечного коробка, экземпляра журнала «Нью сайентист» и блокнота с несколькими непонятными уравнениями, лежал красивый, но чуть угрожающий рисунок с изображением перехода. Рядом со светофором виднелся мужчина с мутными, прищуренными глазами и узкими губами. Мужчина был пойман на бегу, но тем не менее просматривались каждая морщина у него на лице и складка на куртке и брюках. Выглядел он не особенно приятно. На подбородке у него имелось родимое пятно в форме сердца.

Однако доминировал на рисунке светофор. Он горел выразительным, тревожным светом и был передан в соответствии с какой-то математической технологией. За ней почти угадывались геометрические линии. Вероятно, Франс Бальдер баловался рисованием; правда, Микаэля немного удивил не слишком традиционный сюжет.