— Нет! — выпрямилась, привалилась к стене Анна, не желая, чтоб ее жалели те, кто в первую очередь виновен в смерти Мишеля. Спросила только: — Где он?.. Простите, где его тело?

— Известно где — в братской могиле схоронено, я и место то указать могу. Там много наших поубивало, каждому-то яму рыть больно хлопотно, да и гробов на всех не сыскать, вот их всех вместе и сложили. И товарищи его там... Как их зарывали, комиссар речь сказал и про мужа вашего тоже, и про победу мирового пролетариата...

Но Анна его уж не слышала, повторяя про себя одно лишь слово:

«Убит...»

«Убит...»

«Убит...»

Повернулась, сказала:

— Благодарю... И прошу вас оставить меня одну...

— Оно конечно, — пожал плечами военный. — Дело ясное, но тока тут со службы вашего мужа пришли. Я ведь прежде, чем к вам, к ним зашел, чтоб рассказать про все да документы его отдать. Зачем и направлен...

Стоявшие позади отодвинули плечом не в меру болтливого военного:

— Мы, конечно, сильно извиняемся и опять же горю вашему сочувствуем, но только у нас служба.

— Какая служба? — ничего не могла понять Анна.

— Ваш муж работал в Чрезэкспорте, а после в Гохране имел дело с отобранными у буржуев ценностями, так мало ли чего... Нам бы поглядеть.

— Что?.. Что вы хотите сказать?.. — все никак не понимала Анна.

— Можа, у него тут документы какие секретные имеются али ценности, — сурово сказали незваные «гости». — Нам бы пройти поискать. Вот у нас и мандат имеется.

Сунули в лицо какую-то бумажку.

— Да вы что, как вы смеете — он никогда!.. — ахнула Анна.

— Оно, можа, и так, Мишеля Лексеича все знают, но для порядку надобно осмотр учинить.

Анна, сама того не заметив, встала поперек порога.

— Я не позволю вам! — начала было она.

— Позволите, — ответили ей. — Вы бы, барышня, лучше не препятствовали, а то как бы чего худого не вышло. Коли муж ваш помер, так надобно теперь все тут проверить, потому как порядок такой!

Отодвинули Анну в сторону, шагнули внутрь. Увидели высунувшуюся из дверей Марию в длинной ночной рубахе.

— Тебе чего, девочка?

Но Мария, не обращая на них внимания, бросилась к Анне, обхватила ее за колени и, задирая голову вверх, спросила:

— Почему ты плачешь?

Анна лишь всхлипывала, не в силах слова сказать.

— То она по папке твоему убивается, — сочувственно ответил за нее кто-то из пришедших. — Прибили твоего папку-то до смерти! Во как!..

И Маша обхватила Анну пуще прежнего и, зарывшись лицом в подол ее платья, тоже заплакала, дергая плечиками, хоть не понимала еще, что произошло.

«Гости», дале уж не обращая на хозяев никакого внимания, топоча башмаками, прошли в комнаты, стали, обходя их одну за другой, раскрывать дверцы шкафов, выдвигать ящики.

Анне было уж все равно — теперь, когда не стало Мишеля, все это не имело ровно никакого значения! Пусть ищут, коли надо...

— Вот это чего? — протягивал один из «гостей» бумагу.

Другой внимательно глядел на нее.

— Это не надо, можешь бросить.

И тот бросал — прямо на пол, под ноги...

После, как все было перевернуто вверх дном, «гости» зачем-то простучали револьверами пол и двери да заглянули в печь.

— Кажись, боле ничего нету.

— Ну тогда айда...

Собрали все, что нашли, ссыпали в большой холщовый мешок.

Вновь подошли к Анне.

— Может, он еще где бумаги хранил — ну там блокнот или записки какие? Нам все важно.

— Нет, больше ничего, — твердо ответила Анна.

— А ежели вас теперь обыскать?

— Что? — не поняла Анна.

— Да брось ты, Антип, не пугай барышню — видишь, не в себе она! — примирительно сказал один из «гостей» да, обратившись уже к хозяйке, прибавил: — Это он так, от усердия и по глупости — вы шибко-то не обижайтесь. Но коли что еще есть али спрятано где под полом или в стене, вы лучше по-хорошему скажите.

— Нет ничего! — вскричала Анна.

— Ну коли нет — тогда ладно, прощевайте. «Гости» скоро собрались и, не прощаясь, ушли, оставив после себя совершеннейший разгром. Но на это — на разбросанные, истоптанные бумаги и книги, на перевернутые ящики, разбросанную одежду — Анна уж внимания не обращала: что одежда, когда весь мир рухнул!

Нет ее Мишеля!..

Уж час минул, как «гости» ушли, а она все так же стояла, привалившись спиной к стене и прижимая к себе Марию.

Да думала об одном лишь — нет Мишеля... нет... и боле уж никогда не будет... Ее Мишеля... Что же теперь делать, как жить дальше?

Да и стоит ли жить?..

Одной?..

Без него!

И никак не могла ответить на этот вопрос...

Длинны зимы на Руси, морозны да скучны, оттого, видно, устраиваются в Санкт-Петербурге и Москве балы и иные увеселения, с фейерверками, музыкой, театрами и машкерадами потешными.

Вот и ныне получил хранитель государевой Рентереи Карл Фирлефанц приглашение на бал к князю Волхонскому, а получив, обрадовался, хоть виду не показал, и тут же призвал к себе сына Якова.

Сказал, да не просто так, а с умыслом:

— Светлейший князь Александр Владимирович на бал нас нынче зовут, так непременно идти надобно. И хоть устал я нынче да приболел, но отказать ему никак не возможно!

— Отчего ж? — упрямится Яков.

— Да ведь нехорошо — обидится! Ей-ей!..

Понимает Яков, о чем речь идет, да не знает, как батюшке отказать. У князя-то светлейшего три дочери на выданье, что давно в девках засиделись, оттого дает он балы один другого пышнее, денег на то не жалея, зазывая к себе женихов видных.

— Ты сюртук-то не этот, а новый надень, да букой не стой, поболе с девицами танцуй и непременно младшую дочь князя Ольгу пригласи, — учит сына Карл. Да видя, как тот морщится, прибавляет: — Я зла тебе не желаю — так послушай же совета доброго. Князь к тебе благоволит, коли дочке его ты приглянешься, может, бог даст, к осени свадебку сыграем. Ныне князь в фаворе, Государыня его привечает, через то больших высот при дворе достичь можно!

— Да ведь не люба мне Ольга, — отвечает Яков.

— Стерпится — слюбится. Не откажи мне, Яков, ведь о самом малом прошу — ты сходи только, а там, Бог даст, все само собой сладится... Или вовсе ты меня не жалеешь?..