мы идем к великому лучезарному будущему — это гнездо измен, беззаконий и узаконенной грязи меня страшило. Теперь стало светлее...

Имея в своих руках все блага жизни, недостижимые для всех, в особенности в первые годы после революции, Енукидзе использовал все это для личных грязных целей, покупая женщин и девушек... Контрреволюция, которая развилась в его ведомстве, явилась прямым следствием всех его поступков — стоило ему поставить интересную девушку или женщину и все можно было около его носа разделывать...»

Отбывавший ссылку в Оренбурге сторонник Троцкого Виктор Серж воспринял эту историю иначе:

«Старый кавказский большевик, товарищ молодости Сталина, тоже грузин, Авель Енукидзе был секретарем ЦИК с момента образования Советского Союза.

На своих высоких постах он проявлял такт, либерализм и великодушие, насколько это вообще допускалось в те времена. Его порядочность, очевидно, стала помехой готовящемуся великому сведению политических счетов. Снятый с постов, переведенный на второстепенную работу, Енукидзе постепенно исчез из поля зрения...»

Отправленный на работу в провинцию, Енукидзе рьяно принялся за дело, надеясь заслужить прощение. Не понимая, что он в любом случае обречен. Вождь не позволил ему остаться даже на скромной должности руководителя северокавказских курортов. Возненавидев кого-то, вождь не успокаивался до тех пор, пока окончательно не добивал свою жертву.

7 сентября 1935 года раздраженный Сталин писал из Сочи Кагановичу, Ежову и Молотову:

«Как Евдокимов, так и Шеболдаев (первые секретари Северо-Кавказского и Азово-Черноморского крайкомов. — Авт.) утверждают, что назначение Енукидзе уполномоченным ЦИКа создало двусмысленное положение для партии, правительства и местных организаций в Кисловодске.

Он исключен из партии, и вместе с тем он выше местных организаций по положению, так как он является уполномоченным ЦИКа. Так как Енукидзе не сознает своего падения, а скромностью он не страдает, то он берется контролировать местные организации, дает им задание, распределяет отдыхающих ответственных товарищей по санаториям, дает им помещение...

Люди, оказывается, поговаривают о том, что исключение Енукидзе из партии есть по сути дела маневр для отвода глаз, что он послан в Кисловодск для отдыха, а не для наказания, что он будет восстановлен осенью, так как у него в Москве «есть свои друзья». А сам Енукидзе, оказывается, доволен своим положением, играет в политику, собирает вокруг себя недовольных и ловко изображает из себя жертву разгоревшихся страстей в партии.

Двусмысленность положения усугубилась тем, что Енукидзе ездил к Серго, гостил у него и беседовал «о делах», а Орахелашвили, будучи в Кисловодске, дни и ночи проводил вместе с Енукидзе.

Мне кажется, что, назначая Енукидзе уполномоченным ЦИКа, мы не учли этих обстоятельств и допустили ошибку, ставящую партию в двусмысленное положение.

Я думаю, что надо немедля ликвидировать допущенную ошибку, освободить его от занимаемой должности и назначить на другую, меньшую работу, скажем, в Ростове, в Харькове, Новосибирске или в другом месте, но не в Москве и не в Ленинграде.

Калинин и Шкирятов одобряют мое мнение».

Матвей Федорович Шкирятов, безграмотный и злобный человек, нашел себя на месте инквизитора — секретаря партколлегии Комиссии партийного контроля при ЦК. Он восторженно поддерживал все репрессии.

Но с какой легкостью предал своего недавнего соратника и помощника Михаил Иванович Калинин!

А ведь так поступали не все.

За Енукидзе следили, все его встречи и разговоры фиксировались. Но член политбюро и нарком тяжелой промышленности Серго Орджоникидзе и бывший первый секретарь Закавказского крайкома Мамия Орахелашвили, назначенный заместителем директора Института Маркса—Энгельса—Ленина при ЦК, не считали возможным отвернуться от старого друга.

Сталин такой сентиментальности не понимал.

8 сентября генсек вновь написал Кагановичу:

«Посылаю Вам записку Агранова о группе Енукидзе из «старых большевиков» («старых пердунов», по выражению Ленина). Енукидзе — чуждый нам человек. Странно, что Серго и Орахелашвили продолжают вести дружбу с ним».

Каганович немедля откликнулся на пожелание Сталина и доложил вождю:

«Во исполнение Вашей телеграммы мы приняли сегодня следующее решение:

а) Освободить Енукидзе А.С. от работы Уполномоченного ЦИК СССР по Кисловодскому курорту.

б) Назначить Енукидзе начальником Харьковской конторы Цудортранса...

Очень интересна записка Агранова о группе Енукидзе. Вот действительно гниль. Надо будет все-таки чекистам размотать эту группу. Соответствующее указание я дал т. Агранову».

За множеством дел вождь, казалось бы, должен был забыть о человеке, чья судьба была решена. Но Сталин продолжал думать о Енукидзе. 22 сентября он напомнил Кагановичу:

«Говорят, что Енукидзе не получил еще распоряжения о выезде в Харьков и все еще сидит в Кисловодске».

На следующий день исполнительный Каганович ответил:

«Действительно, Енукидзе из Кисловодска еще не выехал, несмотря на двухкратные распоряжения Благонравова. Сейчас дано категорическое распоряжение, и он не позднее 25 сентября выедет из Кисловодска в Харьков».

Разобраться с Енукидзе поручили Георгию Ивановичу Благонравову, который в дни Октябрьской революции был комиссаром Петропавловской крепости, ас 1918 года служил в транспортной ЧК, которую со временем возглавил и даже стал членом коллегии ОГПУ. В 1931 году его утвердили заместителем наркома путей сообщения, а в августе 1935-го начальником Центрального управления шоссейных дорог и автомобильного транспорта при Совнаркоме.

В качестве главного автомобильного начальника Благонравов потребовал от Енукидзе немедленно приступить к своим новым обязанностям.

Директором Харьковского областного автотранспортного треста Енукидзе проработал до 11 февраля 1937 года, когда был арестован. У него получили показания и на Тухачевского. 30 мая 1937 года Енукидзе подписал протокол допроса, в котором следователь .вписал от его имени такие слова:

«Центром правых было принято решение о создании военной организации... На мой вопрос, кем же привлечен в организацию Тухачевский, Томский ответил, что А.И. Рыковым».

29 октября Енукидзе приговорили к высшей мере наказания по статье 58-8 (совершение террористических актов) и 58-11 (организационная деятельность, направленная на подготовку контрреволюционных преступлений) Уголовного кодекса РСФСР и сразу же привели приговор в исполнение.

Кстати, к тому времени его начальник Георгий Благонравов вернулся в аппарат НКВД начальником Главного управления шоссейных дорог и получил звание комиссара госбезопасности 1-го ранга. Благонравова арестовали через три месяца после Енукидзе и расстреляли тоже через три месяца после гибели Авеля Софроновича...

«Кремлевское дело» стало желанным поводом для тотальной проверки военных кадров, — а не гнездится ли в армии новая измена?

Побег комкора Гая

Массовые репрессии в армии начались, когда Ягоду на Лубянке сменил Ежов. Ягодой Сталин был недоволен, считал, что Генрих Григорьевич слишком долго сидит в органах госбезопасности, потерял хватку, оброс связями, сроднился с аппаратом, успокоился, не видит, сколько вокруг врагов. Новый человек на этом посту сделает больше.

Несколько эпизодов оказались для Ягоды роковыми.

За годы репрессий были арестованы десятки тысяч военнослужащих. Практически