наблюдал за стычкой двух проклятых. Похоже, леший рассуждал по принципу «чем больше добыча, тем лучше», вот и решил отобрать у ночницы мёртвую, неспособную убежать лошадь. Однако Морен не обольщался. Кто бы ни вышел победителем в этой схватке, он наверняка захочет поживиться ещё и человеком.

Поэтому он убрал меч в ножны и со всех ног пустился прочь отсюда.

* * *

— Фью-ю-ю!

Морен звал лошадь свистом уже довольно продолжительное время, но та всё не отзывалась. А ведь он специально побежал в ту же сторону, куда и она, надеясь, что так будет легче её найти, но пока надежды не оправдались. Они могли разминуться, лошадь могла ускакать значительно дальше и потому не слышать свиста, а в худшем случае стала жертвой волков или какой другой лесной твари. То, что здесь водится больше проклятых, чем им уже повстречалось, тоже нельзя было исключать.

— Фью-ю-ю!

Он углублялся всё дальше и дальше в чащу, но продолжал звать, стараясь не поддаваться панике. Это ещё не конец. Он сумеет выбраться, даже если не отыщет лошадь или же отыщет уже неживой. За себя Морен волновался куда меньше, чем за Валека, который, в отличие от него, вряд ли знал, как найти путь из непроходимого леса.

— Фью-ю-ю! Фью-ю-ю! — снова и снова свистел Морен, вглядываясь в темноту перед собой, надеясь и опасаясь увидеть вдали движение. Иногда он поднимал взгляд и всматривался в еловые лапы над головой. Если забраться повыше, туда, где полог не такой густой, то по звёздам он без труда проложит дорогу. Вот только Морен понимал, что, пока он не отыщет Валека, это не имеет смысла. Без него покинуть лес он не сможет — совесть не позволит.

— Фью-ю-ю! — очередной свист прорезал тишину, возвращаясь глухим эхом.

Безмолвие природы сводило с ума своей противоестественностью. Когда Морен наступал на очередную ветку, треск бил по ушам, заставляя вздрагивать. Обычно он крался, следя за каждым своим шагом, но в такой тьме не видно ни зги. Огонь Морен не зажигал — осторожничал, — полагаясь на зрение. Не столь надёжно, зато безопаснее — даже на свист мог откликнуться кто-нибудь незваный, так зачем привлекать его ещё и светом?

Рядом захлопали крылья, и Морен тут же обернулся на звук. Куцик сел к нему на плечо и ласково сжал когтями, мазнув щёку мягкими перьями. Морен не смог сдержать улыбку.

— Я уж думал, ты не вернёшься, — обратился он к птице. — Теперь-то мы точно найдём остальных.

Куцик посмотрел на него жёлтым глазом, склонив голову набок, точно ждал чего-то. Морен задумался, прикидывая, что ему сейчас важнее: отыскать Валека или свою лошадь.

— Паренька, когда летел, видел? Найдёшь его?

Куцик взмахнул крыльями и ответил голосом Валека:

— Помогите мне!

Это не было похоже на крик о помощи, скорее на просьбу, мольбу. Так Валек, ещё в деревне, уговаривал пойти с ним в лес. Морен качнул головой и дёрнул плечом, сбрасывая птицу с себя. Взамен он подставил Куцику ладонь, и тот переместился на неё, цепко сжав его пальцы в когтях.

— Не помогаешь. Знаешь, куда идти?

Куцик ответил уже другим голосом, недовольным, раздражённым:

— Время дай мне!

— Отлично. Тогда найди его, потом покажешь мне путь.

Морен взмахнул рукой, и Куцик вспорхнул в воздух, шумно шелестя крыльями. Когда он скрылся во тьме, Морен продолжил свистеть в надежде всё-таки найти свою кобылу. Вскоре послышались приглушённое ржание и мягкое постукивание копыт. Лошадь выбежала к нему из чащи, чуть ли не сильнее хозяина радуясь тому, что больше не придётся оставаться одной. Морен поймал её под уздцы, погладил шею и сказал:

— Отдохни, нужно дождаться Куцика.

В этом треклятом лесу, тьму которого разбавляла лишь редкая дымка тумана, не пробивалась даже весенняя поросль. Не найдя, что пощипать, лошадь принялась жевать воротник плаща и шляпу Морена, требуя еды. Угомонилась она, только получив горсть овса из сумки, но даже тогда продолжила фыркать и прижиматься мордой к его щеке. Похоже, она простила хозяину все неприятности, что ей пришлось пережить, уже только за то, что он нашёл её. Интересно, понимала ли она, что именно Морен повинен во всех её бедах?

Прошло какое-то время, прежде чем вернулся Куцик. Приземлившись на подставленную Мореном руку, он раскрыл клюв и прокричал напуганным мужицким голосом:

— Волки! Волки!

Морен выругался, снова отправил птицу в полёт и, запрыгнув в седло, приказал:

— Веди меня к нему!

* * *

Валек наивно думал, что в этом лесу нет других живых тварей, кроме той нечисти, что они повстречали. Не зря же здесь даже птицы не пели, наверняка то огромное чудовище распугало их всех. А тех, что покрупней, разорвало на части, подобно тому, как умертвило путников, которых они нашли.

Прежде о нечистых Валек слышал лишь в сказках, из историй других людей да от Миры, что остерегала ходить в Глухолесье одному иль по ночам, но никогда не сталкивался с ними вживую. Воочию они оказались куда страшнее, чем рисовало воображение в детстве, и пугали куда сильнее, чем бабкины сказки. Потому что эти чудовища были реальны, потому что сейчас рядом не было сестры, что зажигала свечку и ставила рядом с его постелью, если ему не спалось. Не было той, кто в любые невзгоды, убирая чёлку с его лба, улыбалась и говорила, что всё обязательно сложится. Не было той, кого он обязан был защищать, хранить и оберегать, как он сам неоднократно ей обещал. Но как, если он даже себя не может защитить?!

Валеку было страшно, но не только за себя, но и за сестру. Ведь Мира всё ещё где-то здесь, в этом лесу, совсем одна, беззащитная! Мысль, что он может погибнуть, так и не отыскав её, пробуждала отчаяние, которое комом вставало в горле.

Морен остался где-то далеко позади, один на один с нечистью, но за него Валек как раз не беспокоился. Скитальцу платили за то, что он убивал чудовищ, да и когда не платили, он тоже их убивал, если верить всё тем же сказкам. Поговаривали, что он такой же бессмертный, как и нечисть, на которую охотился. Валек считал, что нужно лишь дождаться Морена — тогда всё образуется, а кроме темноты и холода бояться ему нечего. Потому-то и развёл костёр, надеясь, что тот поможет Морену его найти. Вот только прежде Скитальца свет привлёк их.

Волки. Треклятые волки кружили вокруг и рычали, когда он разгонял их длинной палкой, подожжённой с одного конца. Только она их пока и сдерживала, ведь, как только Валек